Боже, боль даже сильнее, чем после того, как Мор тащил меня за своей лошадью. Эта боль везде, она – всё. Теперь, когда я окончательно пришла в себя, боль обступает меня со всех сторон. Я хватаю ртом воздух, жмурюсь от ее невыносимых укусов. Когда становится немного легче, я делаю еще одну попытку пошевелиться, на этот раз двигаясь плавно и очень медленно.

Стиснув зубы, чтобы унять боль, я тащусь к двери. Мне приходится постоять, прислонившись к стене, чтобы отдышаться. Меня шатает, ноги не слушаются.

Вряд ли я смогу далеко уйти.

Я все еще держусь за дверную ручку. Поворачиваю ее и медленно приоткрываю дверь.

Запах буквально валит меня с ног. Можно подумать, что Смерть снял штаны и все тут обгадил.

Гортань сжимается, не желая вдыхать миазмы. Не обращая внимания на колотящееся сердце, я кое-как выползаю в коридор.

И вижу их. Десятки раздутых, полуразложившихся трупов, сваленных вдоль стен или распластанных на полу.

Меня сотрясает рвотный позыв. Будь в желудке хоть что-нибудь, меня бы точно вырвало.

Почему все эти люди не эвакуировались, ведь была же возможность?

Значит, не захотели или не смогли, Берн.

И все умерли.

Цок, цок, цок. По полу цокают конские копыта. Миг, и из-за угла появляется Мор, ведя в поводу Джули.

При виде их я замираю.

Если я выгляжу как кусок дерьма (потому что и чувствую себя именно так), то Мор вернул себе ангельский облик – чистый, незапятнанный, безупречный.

Только одно в нем изменилось – черты стали жестче, резче. Мне раньше не приходило в голову, что в его взгляде никогда не было суровости – даже, когда он ненавидел меня. Но, стоит ему увидеть меня, лицо мгновенно смягчается. Вся жесткость мгновенно уходит.

Выпустив поводья, Мор бросается ко мне. Нежно гладит мое лицо и целует.

– Ты очнулась – очнулась и жива.

Отодвинувшись, он, сияя, осматривает меня.

Я нервно сглатываю. Честно говоря, я не должна была выжить.

Я и была мертвой… или нет?

На миг в памяти мелькают расправленные крылья, но образ тут же исчезает.

– Я хотел быть рядом, когда ты придешь в себя, – рука Мора скользит по мне, словно он не вполне верит глазам и хочет лишний раз удостовериться, правда ли я жива. – Я не отходил от тебя, но час назад отлучился, чтобы привести коня.

Мор прижимает ладонь к моему сердцу. И замирает, закрыв глаза.

– Я подумал, что ты умерла, – у него срывается голос, – что ты ускользнула от меня.

Я дотрагиваюсь до его щеки.

– Ты меня спас.

Мор подается навстречу моей руке. Открывает глаза.

– Я всегда буду спасать тебя, – обещает он. – А то, что тебе пришлось пережить, никогда не повторится.

При этом его глаза застилает такая мрачная тень, что меня охватывает озноб. Миг, и его взгляд снова светлеет, и я думаю, что все это мне просто показалось.

Мор хмурится.

– Тебе рано вставать, Сара.

Это точно.

– Да нет, все в порядке, – тем не менее, уверяю я.

Эта ложь заставляет всадника еще сильнее нахмуриться.

Мой взгляд падает на раздутые тела за его спиной.

– Что здесь произошло? – спрашиваю я хрипло.

Вместо ответа Мор пытается подвести меня к Джули. Я пытаюсь оттолкнуть его, не хочу уходить, пока он не даст мне ответа, но всадник слишком силен и слишком упрям, так что остается только покорно следовать за ним.

– Привет, – слабым голосом здороваюсь я с Джули. В последний раз, когда я видела коня, он был мертвее мертвого. А теперь опускает голову и тычется в меня мордой.

Джули запряжен в повозку, а в ней застеленный простыней матрас, одеяло и подушка.

Для меня.

В памяти всплывает туманная картинка.

Я люблю ее.

Вот что сказал Мор.

Я хватаю его за руку.

– Знаешь, а я слышала, – я с трудом поворачиваюсь, чтобы лучше видеть Мора, хотя от этого движения перед глазами все плывет. Но сейчас меня захлестывает не боль, а самые что ни на есть прекрасные чувства, такие запредельные, что получается их вместить.

Всадник озадачен.

– Что ты слышала, милая Сара?

– Ты говорил, что любишь меня, – дрожащим голосом отвечаю я.

Я не подвергаю его слова сомнению, как тогда, когда он перепутал любовь и похоть. Сейчас совсем другое дело, учитывая, через что мы оба только что прошли.

Мор молчит. В его взгляде я вижу нерешительность, он как будто не уверен в том, как я отреагирую на его слова. Но – уж не знаю, что он там увидел на моем лице – нерешительность сменяется ликованием.

– Да, Сара, я люблю тебя, – говорит он решительно. Неистово. Как бы показывая, что не намерен отрекаться от своей любви.

Мне так хочется улыбнуться ему в ответ, но всплывает еще одно воспоминание.

Тогда, надеюсь, вам будет больно смотреть, как она умирает.

От этих слов сердце тревожно сжимается.

Это сказал врач? Кажется да, судя по обрывкам разговора, которые мне вспоминаются. К тому же, мы в больнице. Логично предположить, что Мор разговаривал с доктором… с доктором, который хотел, чтобы Мор хоть что-то понял о том, что значит терять близких.

А потом послышались крики. Я тогда решила, что это мне показалось в бреду, но сейчас воспоминание заставляет меня снова взглянуть на тела. У этих мертвецов на лицах кровь, она текла у них из ушей и глаз, из носа и изо рта. Жертвы лихорадки выглядят иначе.

– Что здесь произошло? – снова спрашиваю я, рассматривая трупы.

Что-то здесь не так.

– Они не хотели лечить тебя, – голос Мора становится холодным, ледяным.

Мой взгляд снова скользит вдоль коридора и возвращается к нему.

– Все они?

– Хватит.

Я задерживаю взгляд на том, что раньше было медсестрой, на ее окровавленных глазах, ушах и носе. Эти люди умерли не от лихорадки. Их убили из мести.

Меня бьет дрожь, наверное, от ужаса.

– Если они все мертвы, кто же меня вылечил?

– Я нашел несколько человек и держал их в живых достаточно долго, чтобы они ухаживали за тобой.

Достаточно долго.

– Идем, – пресекает он дальнейшие расспросы.

Он помогает мне забраться в повозку и лечь. Мор делает это так бережно, так деликатно, что мне приходится прикрыть глаза. Совсем недавно он устроил в больнице массовую бойню, а со мной обращается, как с хрустальной вазой.