В селе под названием Воля батальон Бочковского остановился в ожидании подхода заправщиков. Дело было к вечеру, мы уже начали устраиваться на ночевку, как в одном из домов послышались душераздирающие крики о помощи. Майор Прошкин бросился к дому, ногой выбил дверь и через коридор шагнул в большую комнату. При свете керосиновой лампы он увидел поразительную картину. В углу на кровати лежала раздетая женщина, с ней возился какой-то танкист, рядом сидело еще человек семь-восемь, ожидая своей очереди. Эта теплая компания уже изрядно подпила, и теперь им было море по колено.

Комиссар был не из трусливых людей, никогда не прятался в бою за спины других, но тут, при виде пьяных солдат, оторопел — черт их знает, что они могут выкинуть. Выпивохи неожиданно схватились за оружие. Один из них выдохнул ему прямо в лицо:

— Советую тебе, майор, убраться отсюда, а то как бы чего не вышло!

Распаленные алкоголем солдаты готовы были пристрелить комиссара, в этом он нисколько не сомневался. Разумно было покинуть дом. В штабе Прошкин никак не мог успокоиться, непристойно ругался и кричал: «Подлецы! Дрянь! Так опозорить честь советского солдата!» Вместе с комиссаром я решил пойти к Бочковскому и рассказать об инциденте, только что случившемся в его батальоне. Комбата я хорошо знал и надеялся, что он примет самые суровые меры против насильников.

Был ли в тот день Бочковский в подпитии, сказать трудно, но он поразил нас своим спокойным отношением ко всему случившемуся. Странно было слышать от комбата такие слова:

— Ссориться по пустякам с моей чумазой братией мне нельзя, хотя насилие отвратительно человеческому естеству, мне в частности. У нас, в танковых войсках, свои неписаные законы. В разгар труднейшей операции в тылу врага, когда на каждом шагу гибнут мои парни, я не хочу восстанавливать их против себя. Я вместе с ними рискую жизнью, и выполнение боевой задачи во многом зависит от них. После завершения операции, если останемся живы, я проведу с ними воспитательную работу. А сейчас, ребята, покиньте батальон. Так будет лучше и для меня, и для вас. Кроме того, советую по этому поводу не поднимать шум.

Не знаю, как оценивал свой поступок Владимир Бочковский, став генералом? У меня просто не было случая поговорить об этом, хотя наши пути пересекались. Этот случай в январе 1945 года был для меня наглядным уроком. В боях случалось и не такое: командира «по неосторожности» могли раздавить танком или пустить пулю в спину. Что и произошло примерно по такому же поводу, как и в селе Воля, немного позже с заместителем командира 8-го гвардейского танкового корпуса полковником Гореловым.

В душе я не согласен был с Володей Бочковским, хотя он и был моим товарищем и другом и воевал дай Бог каждому.

По молодости я тогда многого не мог понять, с Гиленковым затевал дискуссию по поводу позиции, занятой нашим другом Бочковским в инциденте в селе Воля. Юра тоже, как мне казалось, был на стороне танкиста и посоветовал забыть то, что происходило в польском селе. Но, пожалуй, большим ударом для меня было то, что уже после окончания войны мой подчиненный, командир батареи Сережа Ковылин, признался, что тоже «баловался» втихую с польской девушкой без ее согласия. И это происходило в нашем «эрэсовском», как его еще называли «королевском» дивизионе. Что же тогда творилось в других войсках? И все это списывалось на войну.

Война, в моем понимании, — дело богомерзкое. Может, когда-то она и была увеселительной прогулкой, скажем, для французских королей ХV-ХVII веков, и только в книгах Александра Дюма. В XX веке все, что связано было с войной, приводило к разрушению человеческой цивилизации, какой бы идеологией она не прикрывалась и какие бы цели не преследовала. Но какой бы омерзительна ни была война, эту, Отечественную, мы должны были закончить и разбить фашизм, отродье человечества.

Передовой отряд продолжал стремительно двигаться к новым оборонительным рубежам противника. 18 января нам удалось захватить город Александрув. Здесь особых проблем не было. Дальше путь лежал к городу Згеж.

Згеж брала наша 19-я гвардейская мехбригада. Батальоны штурмовали каждый док, каждую улицу, подавляя огневые точки противника. Здесь погиб наш комбриг полковник Липатенков, непосредственно руководивший боем. В его танк попал снаряд. Похоронили его во Львове на «Холме Славы». Отважному командиру посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Бригаду же принял подполковник Баранов.

И снова в путь. Згеж остался позади. Передовой отряд под командованием полковника Темника проскочил уже 125 километров, и там, где он прошел, дороги представляли собой свалку разбитой немецкой техники. Взяли местечко Унеюв. С ходу форсировали Варту, силами разведки захватили небольшой плацдарм. Но у города Конин споткнулись. И только когда подошла вся 19-я мехбригада с более мощной артиллерией, город выкинул белые флаги. Это случилось 21 января.

Германское командование всеми силами пыталось остановить продвижение частей 1-й гвардейской танковой армии, вводя в бой свежие резервы, собранные по всей Германии. Еще 18 января был произведен пуск воды из водохранилища на реке Дунаец. Вода затопила пойменные поля и луга, ее уровень в реке Висла поднялся на 110 сантиметров. Это, однако, не послужило серьезным препятствием наступающим войскам. Были опасения, что на подобный шаг немцы могут пойти и на других водоемах, поэтому начальник штаба армии генерал Шалин предупреждал командиров всех рангов:

«В связи с выходом наших войск к реке Одер следует учесть, что ее верхнее течение до города Бреславль сплошь зарегулировано — плотины, шлюзы, водохранилища здесь имеются в большом количестве.

В целях создания искусственного паводка, взламывания льда, срыва переправы наших войск путем затопления окрестностей водой, противник, несомненно, попытается разрушить плотины и шлюзы, создать водные заграждения. К этому надо быть готовым».[46]

Новый рывок открывал нам путь к польскому городу-крепости Познани. По имеющейся информации немцы превратили город в настоящую крепость на старой польско-германской границе. По сути, она прикрывала Берлин. Чтобы взять Познань, надо было преодолеть три оборонительных обвода, разбить систему ДОТов, ДЗОТов и многочисленных огневых точек.

Командир передового отряда полковник Темник принял решение взять крепость до подхода корпуса своими силами. Он выделил несколько усиленных разведывательных групп, придав им танки, бронетранспортеры, по мотоциклетному взводу и батарее СУ-57. Особые надежды возлагались на самоходные установки.

Американские самоходки СУ-57 хорошо зарекомендовали себя в предыдущих боях — во взаимодействии с пехотой, действуя из засад. Если даже в машину попадал снаряд и выходило из строя прицельное приспособление, все равно точность попадания обеспечивалась прямой наводкой через ствол. Было еще одно преимущество у этих установок — бесшумность двигателей на малых оборотах, что позволяло в ночное время незаметно подойти к переднему краю на 200–250 метров, произвести два-три выстрела и раствориться в темноте.