Я впервые участвовал в танковом рейде передового отряда. Все для меня было новым, незнакомым. По понятным причинам опасался каких-то неожиданных поворотов в наступлении. Однако все шло обычным порядком. Сначала колонна двигалась по лесной дороге, потом на пути стали попадаться небольшие хутора. Вот и передний край, линия обороны немцев. Моим глазам предстала страшная картина. Земля перепахана вдоль и поперек снарядами и бомбами. Еще недавно здесь были окопы и блиндажи, пулеметные гнезда и артиллерийские батареи, теперь — одно воспоминание. На дорогах — исковерканные танки, орудия, перевернутые вверх колесами грузовики, брошенные повозки и… горы трупов.

Оборона немцев стала разваливаться с первого же дня нашего наступления. Деморализованные гитлеровские войска отступали к реке Пилица, стремясь закрепиться на ее западном берегу. Передовые отряды 8-го механизированного и 11-го танкового корпусов рвались вперед, останавливаясь только для заправки топливом и пополнения боезапаса. Если раньше танковые части проходили в сутки по 15–25 километров, то теперь двигались со скоростью 50-100 километров. Передовые отряды не втягивались в бои по освобождению населенных пунктов, не занимались ликвидацией войск противника, у них была другая задача — резать коммуникации, перекрывать пути отхода вражеских войск на новые позиции и не допускать к ним никаких резервов.

Быстрое продвижение передовых отрядов и удары по тылам дезорганизовывали противника, сеяли страх и панику в его рядах.

Если противнику все же удавалось организовать оборону, полковник Темник вызывал БМ-13 и приказывал произвести залп по указанной цели. Мои ребята выполняли эту работу с ювелирной точностью, расчищая путь танкистам и мотострелкам, хотя рейд по тылам врага был сопряжен с огромным риском: никто не знал, что может предпринять противник в той или иной ситуации. На вторые сутки передовой отряд вышел из лесного массива и оседлал шоссе, ведущее к какому-то населенному пункту. Тут приходилось проявлять двойную осторожность. Как-то, когда я вел колонну, майор Гиленков наставлял меня: если не хочешь схлопотать в борт фауст-патрон, крути головой на 360 градусов. Сейчас приходилось крутить головой не только мне одному, а всему личному составу дивизиона.

Неожиданно на шоссе показалась колонна немцев, скорее всего, маршевый батальон из резерва. Шедший впереди капитан Бочковский передал комбригу Темнику: «На шоссе немцы, их много!» Тот спрашивает: «Что немцы предпринимают?» Капитан передает: «Остановились, готовятся к бою». Последовала команда: «Атаковать!»

Вскоре от маршевого батальона ничего не осталось, он был разгромлен в пух и прах. Оказалось, что не все солдаты имели оружие, командование собиралось довооружить батальон где-то по пути.

Когда наш дивизион подошел к месту боя, все уже было кончено. Я разыскал Бочковского, машина которого стояла чуть в стороне от шоссе. Капитан поздоровался со мной и сказал:

— Видишь, Петр Михайлович, до чего дожили немцы. Их стали бросать в бой почти без оружия.

— Не удивляйся, Володя, — ответил я, — вспомни начало войны. Вспомни, как наши солдаты бросались на противника, чтобы в бою добыть винтовку или автомат.

Пока я беседовал с танкистом, мой верный Санчо Панчес, ординарец Вася, постоянно следовавший за мной, решил что-нибудь «подтрофеить». На фронте среди солдат была мода — добывать часы и обмениваться ими не глядя.

Вот Полеводин и стал шарить среди убитых. Потянул за руку одного фрица, потом другого — нет часов. В кювете наткнулся на какого-то здоровенного детину — ну, у этого он уж наверняка разживется трофеем. Только взял его за рукав, как «труп» ожил, встал и поднял руки. Ординарец от неожиданности опешил, растерялся, потом, словно кузнечик, отскочил в сторону, дрожащими руками рванул с плеча автомат и дал по немцу очередь. Тот только покачнулся, но продолжал стоять. Вася шуганул еще две короткие очереди в это жирное тело, и только тогда немец упал.

После этого случая мой ординарец зарекся «барахолить», и если случалось бывать на поле боя, то трупы обходил десятой дорогой.

Надо отметить, что передовой отряд пленных не брал — их некуда было девать, да и возиться с ними не было времени. Их разоружали и передавали подошедшим пехотным частям.

Двигаясь дальше, танковая колонна форсировала небольшую речку по перекинутому мосту: немцы даже и не думали его взрывать. Наверно, никак не ожидали появления здесь в тылу советских танков.

По шоссе нам навстречу неслась легковая машина. У моста вдруг остановилась. Да и куда ехать: дорога перекрыта. Бочковский, любитель разного рода эффектов, обратился к Темнику:

— Товарищ полковник, а лимузинчик-то ничего, посолиднее, чем наша колымага. Возьмем?

— Давай, капитан, только будь предельно осторожным, не зарывайся, — сказал комбриг, опасаясь какой-нибудь провокации.

На малом газу Бочковский поставил машину поперек дороги, полностью отрезав лимузину путь. По снежному полю шофер вряд ли рискнет удирать — застрянет. В машине оказался генерал, представитель ведомства по эвакуации материальных ценностей. Фигура важная. Генерала посадили на танк и отправили в штаб 1-й танковой армии. Трофей же — «опель-адмирал» — достался комбригу Темнику.

Чем дальше пробивался передовой отряд, тем чаще стали попадаться толпы беженцев, уходивших от войны на запад. Мы обгоняли машины, повозки, мотоциклы, велосипеды. Картина знакомая. Так летом 1941 года двигались толпы наших людей, с той лишь разницей, что уходили они на восток.

Иногда под беженцев маскировались задержавшиеся по каким-то причинам чины немецкой гражданской администрации или вермахта, так что при досмотре в наши руки попадали важные птицы. При подходе к Пилице во время разыгравшейся сильнейшей пурги ночью в нашу колонну затесался крытый грузовичок. Только утром комиссар Прошкин обратил на него внимание. Заглянув в кабину, он увидел за рулем пожилого поляка, рядом с ним сидел закутанный в шубу-дубленку какой-то тип. Вытряхнув его из машины, майор увидел, что перед ним предстал старший офицер с двумя железными крестами. Под брезентом находились еще двое гражданских лиц и три холеные дамы. Паненок отпустили их на все четыре стороны, а остальных, в том числе и немецкого офицера, передали подошедшим пехотным частям. Машину Прошкин определил в наш дивизион, а барахло, которое везли беглецы, быстро исчезло в солдатских вещевых мешках.

Война, повторяю, дело аморальное и отвратительное. В ходе наступления иногда видишь, как черствеет и грубеет человек. И с этим ничего нельзя поделать.

Танкисты знаменитой 1-й гвардейской танковой бригады, о которой столько написано хвалебного, преподнесли нам, офицерам 405-го дивизиона РС, наглядный урок, который надолго запомнился. Это произошло в батальоне Бочковского. Хотелось бы сразу пояснить, что в ходе наступления танковый батальон, идущий впереди, в ходе боевой операции теряет до 80 % личного состава. Это убитые, раненые, сгоревшие заживо в машинах. Бойцы и командиры это прекрасно знают. Если повезло остаться в живых, многие снимают реактивность, стресс водкой.