и с тех пор он сидит молча. Время от времени выжидающе смотрит в конец коридора, и я знаю, что ему интересно, есть ли какой-нибудь способ разыскать Амандинью и ее семью. Сотрудники больницы отвели детей в отдельную палату, вероятно, чтобы дождаться других членов семьи и обследовать их мать.

Когда мать Амандиньи втащили на тротуар, она была в сознании и, похоже, сотрясения мозга у нее не было. Но когда люди увидели, что весь ее воротник запятнан кровью, вокруг нее образовалась толпа. Я помню, как ее глаза лихорадочно шарили, перебегая с лица на лицо, пока она не нашла глаза своих детей. И лишь тогда она успокоилась.

Должно быть, когда мы были на проспекте, кто-то вызвал помощь, потому что вскоре парамедики стали уговаривать нас сесть в машины «Скорой помощи». Я продолжаю вспоминать, как она твердила дочери и племяннику: «Я в порядке. Это ерунда. Не больно. Простите, что напугала вас». Совсем как говорила бабушка.

У меня щиплет глаза.

– Если бы не ты, я бы все еще стоял там, вцепившись в машину, – нарушает тишину Педро.

Я смаргиваю слезы.

– Это неправда. Я знаю, ты нашел бы способ вытащить мать Амандиньи в безопасное место. Ты выполнил данное ей обещание. И ты был первым, кто бросился к ней на помощь. Не знаю, смогла бы я поступить так же.

От мыслей о его храбрости у меня до сих пор мурашки бегают по рукам. Это было самоотверженно. Возможно, слишком самоуверенно. Он забыл о собственной безопасности. Забыл, что так и не научился плавать. Теперь это заставляет меня задуматься, не та ли это самая движущая сила, побудившая его принять на себя ответственность за будущее «Сахара». Я не хочу, чтобы ему причинили боль, как… как причинили боль маме.

– Мне жаль, – говорит он. – Твой отец. Этот проспект.

Я отгоняю плохие мысли. Нам с Педро обоим повезло, что все обошлось.

– Теперь ты знаешь, почему я всегда избегаю этой дороги, когда мы едем в «Голоса», – говорю я.

– Ты такая храбрая.

– Ну, единственным способом преодолеть это было буквально пройти насквозь. – Я устало вздыхаю. – И я не могла тебя бросить.

Педро сглатывает.

– Спасибо.

Мы смотрим друг на друга, мое сердце быстро бьется в груди. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но нас пугает чей-то мобильный телефон, зазвонивший в коридоре на максимальной громкости. Мы оба инстинктивно бросаем взгляд на входную дверь.

– Может, подождем наших матерей отдельно? – спрашиваю я.

– Я не против того, чтобы подождать вместе, – говорит Педро. – Если ты не возражаешь.

Знать, что обе наши матери приедут, – это как ожидать на берегу приближения цунами.

– Ты беспокоишься о том, что они скажут? Ну, знаешь, потому что мы были вместе?

– Нет, – говорит он, и убежденность в его голосе немного пугает.

Но мы так долго скрывали нашу растущую близость, что я понимаю, что на самом деле больше не хочу продолжать в том же духе. Пришло время признаться во всем.

Мы снова умолкаем, вполглаза наблюдая за теленовеллой, идущей по телевизору в приемном покое. Каждый раз, когда кто-то входит, наши взгляды мечутся к двери. Педро, должно быть, замечает, что я нервничаю, потому что берет меня за руку. Жест такой осторожный, почти благоговейный, что у меня внутри становится тепло, хотя моя одежда насквозь промокла.

Когда я смотрю на него, я надеюсь, что он видит в моих глазах, как мне жаль, что я предала его доверие.

Когда он смотрит на меня, у меня возникает ощущение, что он хочет что-то сказать. Что-то, что его пугает. Как будто боится, что я потом отстранюсь.

– Я часто наблюдал за тобой, когда мы были детьми, – говорит он наконец, – за тем, как твоя бабушка общалась с тобой. Какой счастливой ты казалась в «Соли». Как хорошо училась в школе, завоевывала все эти медали. И казалось, что у тебя было все. Трудно это говорить… – Педро хмурится с выражением сожаления на лице. – Но я думаю, что раньше я на тебя обижался.

Я слегка сжимаю его руку.

– Все нормально.

– Нет, это не нормально. Дома я чувствовал себя униженным, но это не давало мне права набрасываться на тебя. Видеть в тебе своего врага. Прости. Мне очень, очень жаль. Я просто был сбит с толку.

– Мне тоже жаль. – Я делаю глубокий вдох. – Хотела бы я, чтобы мы могли забыть прошлое.

Вместо ответа Педро, пошатываясь, поднимается на ноги и выходит из комнаты, прихрамывая из-да поврежденной лодыжки. Я в замешательстве вытягиваю шею, чтобы посмотреть, куда он пошел. Секунду спустя он возвращается.

– Привет, я Педро, – говорит он, протягивая руку для рукопожатия.

Он дает нам шанс начать все сначала. Начать все заново. Я встаю, чтобы взять его за руку.

– Я Лари, – говорю я.

Он улыбается, выражение его лица смягчается, а глаза загораются.

У меня перехватывает дыхание.

– Приятно познакомиться, – говорит он.

– Приятно… – начинаю я, но меня прерывает окрик матери.

– Ларисса Катарина Рамирес!

46

ПОНЕДЕЛЬНИК, 20 ИЮНЯ

Я не знаю, как долго там стояла мама, но, если она и видела, как мы с Педро держимся за руки, она сделала вид, что ничего не заметила. Я не знаю, хорошо это или плохо.

Она бросает взгляд на мое забинтованное колено и подбегает ко мне.

– Все… все в порядке, – заикаюсь я. – Это не больно.

– Ты промокла! – восклицает она, растирая мои руки.

– Я в порядке.

Она кивает Педро, бросая взгляд на его лодыжку. Я чувствую, что вопросы она пока держит при себе. Как вас с Педро угораздило оказаться вместе на затопленном проспекте? Почему вы с самого начала были вместе? Возможно, мама и готова принять будущее, в котором я не буду следовать ее академическим планам, но отношения с Педро? Ни за что.

– Я так волновалась, – говорит она сдавленным от паники голосом. – Когда мне позвонили и сказали, что ты здесь… Я подумала… Я подумала о твоем отце и… Я думала, что потеряла и тебя тоже!

Она снова заключает меня в объятия, как будто боится, что я исчезну.

– Прости. Я в безопасности. Всего лишь крошечный порез на коленке.

Мама оглядывается на Педро, который неловко стоит рядом со мной.

– Ты ранен, – произносит она с осторожной заботой.

Глаза Педро нервно перебегают с меня на нее. Он застенчиво улыбается:

– Я в порядке.

Я стою между ними, затаив дыхание.

Мама выглядит так, будто собирается сказать Педро что-то еще, но появление доньи Эулалии, ворвавшейся в приемную, подобно урагану, лишает ее этой