– Прошу прощения, я тот самый еще энергетик, и. о. главного энергетика чугунолитейки, Вафин моя фамилия. Буквально на две минуты отвлеку, без трибуны и длинных речей, вот отсюда прямо. Подытоживать лучше, если все данные на руках, а про двадцать инвалютных миллионов в год у вас еще данных нету.

Зал зашумел, округлый дядька постучал карандашом по столу, но ничего не сказал – Вазых это оценил, поскольку заметил, как дядьку перекосило поначалу.

Вазых начал:

– Установленная мощность бывшего литейного завода КамАЗа, ныне двух, чугунолитейного и стального и точного литья, – тысяча мегаватт, проектное потребление электроэнергии – два и три миллиарда киловатт-часов в год. Это пятьдесят три процента энергии, которую потребляет весь завод и чуть меньше того, что потребляют все ваши заводы, вместе взятые. Минуточку, я очень быстро.

Не повышать голоса и не делать пауз, напомнил он себе и продолжил, не обращая внимания на шумок, который, впрочем, сразу стих:

– Еще на литейку приходится тридцать процентов потребляемого КамАЗом тепла, сорок – природного газа, почти семьдесят – воздуха, сорок – воды. Это, как говорится, для понимания. Соответственно, в моем хозяйстве под двести трансформаторов, полтысячи газопотребляющих агрегатов, четырнадцать тысяч газогорелочных устройств. Представляете размеры парка? Представляете степень его амортизации и масштабы необходимых регламентных, ремонтных работ, а также замены? Двадцать миллионов инвалютных рублей – это минимальная годовая оценка. Они могут быть вашими – если вы станете нашими поставщиками, не только по машинам и оборудованию, но и по АСУ, не говоря уж про инициативные проекты автоматизации и интенсификации. Деньги есть, твердые заказы есть, зачем их на сторону отдавать, если можно в родной республике оставить? Дальше от вас зависит. У меня все, спасибо.

Вазых сел – будто в ложе из напряженных шепотков со всех сторон, усердно не обращая внимания на пристальный, но совсем иной взгляд дядьки из президиума.

– В родной республике! – воскликнул неожиданно джентльмен в очках. – Вас в этой республике не было десять лет назад, а теперь вы себя главными считаете, союзное подчинение, московское обеспечение, а мы тут, значит, вместе взятые, и должны радоваться инвалютным подачкам! Которые для нас-то уже все равно не инвалютными будут!

Вазых, наверное, опять побагровел и начал приподниматься, чтобы ответить, сам еще не понимая, что именно, – например, про московское обеспечение, которое после пуска первой очереди КамАЗа сгинуло, оставив пустые прилавки и талоны на колбасу, отсутствующую как класс. Его опередил вдруг Полонский:

– Василий Бариевич, так вашего предприятия тут тоже не было – ну не десять, а сорок лет назад. И половины главных заводов Казани и республики не было – их из Москвы, Ленинграда, Воронежа сюда перевезли – двадцать второй, шестнадцатый, триста восемьдесят седьмой, двести тридцать седьмой – целиком, вместе с людьми. И ничего, сейчас они коренные казанцы, трудятся во благо Советской Татарии, правильно? А камазовцы специально сюда ехали, сами, за свой счет…

– От жен и алиментов, – сказал кто-то из задних рядков под хохоток. Полонский резко развернулся в ту сторону, но тут его сосед, щуплый седой мужичок с почти брежневскими бровями, неожиданно зычно предложил:

– Давайте без демагогии, пожалуйста. Все мы тут советские люди, все на Родину работаем, в Москве, Казани, в Брежневе – это независимо. В другом вопрос: у нас все-таки плановое хозяйство. И я не знаю, как у других, но мне план выполнить-то о-очень непросто, не говоря уж, чтобы перевыполнить, а перевыполнить надо, премию-то хочется. Так что спасибо, конечно, большое за заманчивое предложение, но лично я при всем желании откликнуться на него не смогу. Мне боевую мощь Родины, как говорится, крепить надо, так что извините, ребята, не до грузовичков ваших.

Федоров привстал и сел, кажется скрипнув зубами. Вазых, тоже скрипнув, это решение одобрил. Говорить про «Мустанг» их никто не уполномочивал.

Совещание длилось еще полчаса. Вытерпеть их было непросто. Напоследок секретарь даже призвал товарищей все-таки подумать над очень интересной инициативой нашего автогиганта, и это звучало совсем издевательски, хотя дядька, кажется, искренне пытался помочь.

В коридор Вазых вышел оскорбленным и недоумевающим, Полонский с Федоровым – просто злыми. Они миновали оборонных директоров, которые чудесным образом перескочили из сурового состояния в благодушное и ворковали о чем-то, поддерживая друг друга за локотки и не обращая внимания на камазовцев, молча прошагали по лестницам до гардероба и сквозь холл первого этажа и, лишь оказавшись под так и не унявшимся дождем, переглянулись и выругались – почти хором.

– Чтобы я еще раз сюда… – процедил Полонский.

– А чего нам технический-то говорил, что казанская оборонка вся рвется на КамАЗ, мечтает и так далее? – не выдержал Вазых.

Федоров пожал плечами и спросил явно для проформы:

– В столовую не пойдем, так?

Какая уж тут столовая, хотел сказать Вазых, но тут напрягся из-за того, что Виталий ведь мог еще не вернуться, – Полонский оказался прав, всего-то половина четвертого натикала.

Машина ждала – на том же месте.

Вазых влез на заднее сиденье, поежился от холода и спросил нахохлившегося Виталия:

– У тебя хоть как? Нормально съездил?

Виталий неопределенно кивнул и крутнул стартер. Вазых снова поежился и тут только сообразил:

– Не ездил, что ли?

Виталий так же неопределенно кивнул, глядя перед собой.

– Елки зеленые. Виталий, ты и не ел, да? Ты обиделся, что ли?

– Нет, – сказал Виталий.

Вазых приоткрыл дверь и сказал:

– Мужики, может, в столовую все-таки…

– Вазых Насихович, садитесь, ехать пора уже, – сказал Виталий тоном, от которого Вазых немного разозлился, но дверь захлопнул и сел нормально.

До выезда из Казани они проехали пару столовок, но останавливаться не стали. Тормознули возле неприметного гастронома – Полонский, который, похоже, знал всё про всех и вся, сказал, что тут иногда выбрасывают колбасу, порой даже полукопченую.

Ничего полукопченого на прилавке не обнаружилось – под стеклом мясного отдела посмертно мерзли синие куры и зеленая ливерная колбаса. Полонский попытался пошептаться с продавщицей, молодой, еще не растолстевшей и без перманентной завивки, но та шептаться не захотела – в полный голос ответила, что колбасы не было с четверга, а когда будет, ей не доложили. Федоров не выдержал и с очень серьезным видом начал выспрашивать, а как эта колбаса выглядит хоть и какова на вкус, а то мы с диких краев приехали и не знаем. Продавщица глянула на него с презрением и сообщила, что торгует, а не пробует, так что сообщить ей нечего.

Федоров хмыкнул и ушел в машину, Полонский, покрутившись в молочном отделе, тоже. А Вазых с досады купил синюю курицу, в хлебном отделе – песочное пирожное, а в овощном – гроздь зеленых бананов деревянной твердости. Месяц в темноте шкафа полежат – созреют, Турик их обожает. А желтых в продаже не бывает, видимо, в принципе.