– А стаканы-то, – озабоченно сказал Полонский.

– Хех, – сообщил Федоров, извлекая из плаща набор походных рюмочек, стальных, схваченных кожаным футляром на ремешке.

Полонский, задрав палец, произнес:

– Опыт!

– Сын ошибок, – согласился Вазых, подцепил апельсины, сразу пару, чтобы не подумали, что он их жрать намерен, и принялся чистить и ломать на дольки.

Виталий, недвижно свесив руки, смотрел мимо стола.

– Так, водителю пять грамм? – уточнил Федоров, споро разлив коньяк по трем рюмкам и приготовив четвертую.

– Нельзя, – сказал Виталий, внимательно посмотрев на него.

– Ой, да ладно. С пяти грамм запах только, апельсинкой зажуешь – и запаха не останется.

Горлышко двинулось к рюмке и застыло, потому что Виталий повторил:

– Нельзя.

Тем же вроде тоном, но все почему-то засуетились. Вазых забормотал: «Ну нельзя, в самом деле, чего уж парня с панталыку…», Федоров пожал плечами и принялся тщательно укупоривать коньяк, а Полонский весело спросил:

– А консерву-то чем открывать будем?

– Зар-раза, – сказал Вазых, кажется, краснея, и беспомощно посмотрел на Федорова.

Тот снова пожал плечами и напомнил:

– Так чего консерва, это ж на обратный путь, с горькой вместе.

– Ну а молодой человек чего кушать будет, пока мы звездочки, того, считаем?

– А он, говорит, не голодный, – сказал Федоров, и Вазых, кажется, покраснел сильнее.

– Да ладно, не голодный, – не поверил, к счастью, Полонский. – Я в его годы пас-стаянно жрать хотел, а он еще вон здоровый-то какой. После армии, видать. Так ведь, рядовой?

– Сержант, – прищурившись, поправил Виталий.

– О! – обрадовался Полонский. – Сержант, слушай мою команду! Ну-ка живенько принести из машины открывашку, нож или там отвертку какую и приступить к употреблению пищи! Одна нога здесь, другая тут. Выпал-лнять!

Он поправил очки и победно огляделся.

Виталий кивнул, дотянулся до спичечного коробка с солью, макнул палец и вежливо спросил:

– А вы где служили?

– Я капитан запаса, между прочим.

– А. Запаса.

Полонский оскорбился:

– Да я на сборах, если хочешь знать!.. Два раза!

Виталий явно хотел что-то сказать, но кивнул и пошел к машине, на ходу, кажется, облизывая кончик пальца.

– Виталь, водички прихвати! – крикнул вслед Федоров, который, кажется, ничего не заметил.

Первую рюмку махнули под горячее курлыканье Полонского о подвигах и приключениях на военных сборах и под апельсинки, вторую – под яблоки и внутрикамазовские сплетни. Сплетничать было непросто, потому что в присутствии Федорова ни Вазых, ни Полонский не рискнули поднимать главную тему года – пришельцев с ВАЗа, пытающихся установить тут свои порядки. Заговорили о «летунах», «заграничниках» и американцах – и все наладилось: Федоров себя к «заграничникам» почему-то не относил. Потом Вазых взглянул на часы и сказал:

– Так, товарищи, закругляемся, а то и впрямь опоздаем.

– А это куда? – вопросил Полонский, плеща коньяком в бутылке.

– Ну, потом добьем.

– Потом суп с котом, – напомнил Федотов. – Айда последнюю. Так. А вода где, я не понял?

Вазых старательно рассмеялся и сказал, поспешно, пока не вспомнили про консерву:

– Анекдот знаете – я вам корова, что ли, воду пить? Наливай!

– Слова не мальчика, но мужа, – одобрил Полонский и неумело плеснул по рюмкам.

В машину он грузился изрядно прикосевшим и захрапел, едва тронулись. Федоров успел путано поинтересоваться у Виталия, где он потерялся и не потеряется ли на дороге, и тоже выключился, не дождавшись ответа.

Вазых, с трудом поймав взгляд Виталия, спросил, все ли в порядке, и предпочел удовлетвориться сухим «да», не вдаваясь в подобности. Он тоже задремал, но неглубоко, время от времени вскидываясь то от наплывающего кошмара, то от гудящей прохлады: Виталий включал обдув, чтобы прочистить стремительно заволакиваемые коньячным выхлопом стекла.

Потом Вазых вскинулся, сообразив вдруг, что Виталий, не знающий дороги, может и впрямь завезти их вместо Казани куда-нибудь в Ижевск. Но за стеклами уже были низенькие дома и перекопанные, как всегда, улицы Казани – и через пару минут Виталий, не глядя на Вазыха, спросил:

– К обкому прямо подъезжать?

– Да-да, вот сейчас направо и сразу мимо памятника, – сонно сказал Полонский, заворочался, громко зевнул и добавил, взглянув на часы: – Как на ракете долетели. Молодец, сержант, хвалю.

Они еще минут пять приводили себя в порядок: искали расчески, поправляли галстуки, пытались рассмотреть красноту глаз в зеркале и дышали в ладошки. Виталий молча передал Полонскому термос с чаем, а на заднее сиденье – пластмассовую баклажку с водой, потом неловко спросил:

– Вазых Насихович, а пока вы на совещании, можно, я в энергоинститут смотаюсь? Тут недалеко, кажется. Мне надо справку с места работы в деканат…

– Да, конечно, – сказал Вазых. – Только чтобы тут был к четырем… Да?

Он вопросительно огляделся и тут же пожалел, потому что Полонский, естественно, сказал:

– К трем. Вдруг раньше закончится. Нам тут торчать незачем, дела ждут.

– В два начало, пока то-се, если что, пообедать сходим, – сказал Вазых.

– Виталь, сходи в столовку тоже, если хочешь, просто маршрутник покажешь милиционеру на входе, – неожиданно сказал Федоров.

– Ну ладно, к четырем, но чтобы как штык! – смилостивился Полонский. – Понял, сержант?

Совещание оказалось совершенно бестолковым. Половина выступавших говорила про годовщину Октября, пятилетку и задание партии, другая жаловалась на пьянство и бытовую неустроенность рабочих, а зачем – непонятно. Полонский говорил неожиданно толково, но, кажется, совершенно мимо кассы: представители татарских заводов, похоже, не слишком горели желанием перестраивать производство под нужды КамАЗа, потом кто-то вспомнил «сотый» приказ, десять лет назад обязавший все машиностроительные предприятия Союза выполнять любые запросы челнинцев, – и началась совсем бестолковая свара. Округлый дядька из отдела промышленности пресек ее парой реплик, но Федорова, которому дал слово, выслушал с явным неодобрением, а Вазыху и вовсе попробовал не дать выступить. Сказал: так, у нас еще камазовский энергетик, с чугунолитейного завода, – будем считать, их предложения все уже услышали. Давайте подытоживать.

Вафин нахохлился, чувствуя, как кровь бросилась в глаза и уши, и подумал: так. Не срывайся. Они тут хозяева, а ты гость, не хотят – как хотят, тебе же проще.

Он неуклюже поднялся, очень громко скрипнув ножками стула по паркету, и сказал пожилому джентльмену в роскошных очках и с надменной улыбкой, который начал было подытоживать, а теперь с неудовольствием оглянулся на Вазыха.