– А теперь выйди оттуда. Это очень важно, – сказал Джар после того, как в его почтовом ящике высветилось новое сообщение с электронным адресом Эми.

– Хорошо.

– И закрой Firefox, вернись в Word, на ту страницу, которая была открыта у Мартина. И переведи компьютер в спящий режим.

– Готово!

– Спасибо тебе, Эми!

– Но в чем все-таки дело, Джар?

Джар понимал, что Эми вправе ждать от него объяснения. Набрав в легкие побольше воздуха, он на одном выдохе выпалил:

– Я видел Розу. Я нашел ее четыре дня назад в Корнуолле.

Северный Норфолк, 2012 г.

Я приезжал сюда всю неделю, каждый день. И вот, наконец, моя лаборатория готова. Болторез быстро разделался со старым замком на дверной панели в полу, и я заменил его новым замком, сломать который будет намного труднее. Я также задраил наглухо все окна, закрепив их винтами так, чтобы нельзя было открыть, и повесил новый замок на входную дверь ангара.

Общее состояние лаборатории довольно хорошее, учитывая, что ею не пользовались больше десяти лет. Белая краска, конечно, облезает. Но основная экспериментальная зона цела: рабочие столы по бокам и операционный стол в центре в полном порядке. Чуть дальше – секционная, где раньше мы производили препарирование подопытных животных и вскрытие трупов, а в самом конце лаборатории – маленькая печь для кремации, умывальник и туалет.

Сетевого электричества нет. Должно быть, его отрубили еще несколько лет назад. Зато имеется действующий солнечный трубопровод благодаря которому в помещение проникает мрачноватый бледный свет. Мы использовали его для поддержания циркадных ритмов у некоторых животных. Вентиляция в нашей лаборатории тоже лучше, чем была в бомбоубежище (мы сделали отдушины по всему потолку, опять же – для нормального выживания животных).

В основной зоне лаборатории я установил видеокамеру, потому что мои коллеги в даркнете проявляют большой интерес к феномену «приобретенной беспомощности», предполагая, что он использовался для оправдания агрессивных методов ведения допросов в Гуантанамо. Вчера я объявил им, что надеюсь в скором времени воспроизвести оригинальные опыты на собаках, которые проводил Мартин Селигман в Пенсильванском университете в 1967 г. Я буду стримить видео с низким разрешением только избранным коллегам. (Здесь нет Wi-Fi, но проходит мобильный сигнал 3G.) Даркнет ориентирован на нишевые предпочтения даже больше, чем поверхностный интернет: шестьдесят экспериментов над животными соответствуют жестким методам допросов ЦРУ, не говоря о БДСМ. Вот вам и «длинный хвост»!

Вот что я запостил сегодня на одном из безопасных торовских форумов, которому теперь полностью доверяю:

Вскоре на этот пост откликнулся один мой старый коллега – техник-лаборант, с которым я долгое время не общался. Его тоже «попросили уйти» – по тем же сфабрикованным причинам. И он также увлекся велосипедным спортом. Мы собираемся встретиться с ним и покататься вместе. В свое время мы оба проводили в Норвиче собственные эксперименты по развитию у подопытных животных «приобретенной беспомощности», адаптируя селигмановские опыты на собаках, грызунах и других зверьках. Но когда наши противники начали осложнять нам жизнь, мы перешли к более деликатной работе в этой самой лаборатории.

Очень странно возвращаться к прошлому. Но я чувствую себя здесь как дома. Что поделать: привычка – вторая натура. Чтобы никто не заметил меня на территории бывшего аэродрома, я ежедневно оставляю велосипед в лесочке и дальше следую пешком по заросшей травой тропке вдоль южного периметра. Эти меры предосторожности не сильно отличаются от тех, к которым мы прибегали, когда лаборатория функционировала (смена маршрутов на работу каждый день, черные ходы, обманные поездки на транспорте). А Э., если и относится с подозрением к моим продолжительным отъездам из дома, то виду не показывает.

Все, что мне нужно сейчас, – это животное, на котором я смог бы проводить свои опыты.

Встав из-за стола Макса, Джар размял отяжелевшие от прилившего адреналина ноги. Доковыляв до окна, он выглянул на улицу – на соседние башни Доклендса. Скоро начнет всходить солнце – об этом говорит кромешная ночная темнота, сгустившаяся, как всегда, перед рассветом.

Последние полчаса Джар читал журнал Мартина: первые замечания о стилях письма и возможных ошибках «человека, впервые попробовавшего стероиды», описания его собственного визита в Кромер, во время которого они обсуждали Джорджа Смайли, пейот и битников, пересказ пьяного разговора Мартина с Кирстен, а также откровения Мартина о тайной лаборатории на окраине Холта и его тайных поездках туда на велосипеде.

«А может, и Эми сейчас тоже читает журнал мужа?» – мелькнула у Джара мысль. Она ведь запросто могла зайти в свою папку «Отправленных писем» и открыть посланный ему файл. У Джара не выходили из головы оброненные Мартином слова о бензах, которые он давал Эми последние двадцать лет и которые «многое упрощали в постели». Зачем он это делал? И безопасно ли Эми оставаться наедине с таким мужем? Джар сознавал, что ему следует позвонить в полицию или, по крайней мере, в органы социальной защиты. Но навязчивое желание сначала выяснить все до конца перевешивало соображения разума.

Джар уже собирался читать следующую запись, когда в коридоре послышался шум – звук вращающейся двери. Первая мысль: наверное, это уборщики. Но звук настораживал своей странностью – в нем ощущалось приложение силы. Это заставило Джара встать и подойти к двери. «Я просто устал», – подумал он.

Джар вышел в пустой коридор и прислушался. Ничего. Через пару секунд он вернулся к офису Макса. Но тут двойные двери в дальнем конце коридора распахнулись, и в них, толкая перед собой тележку со швабрами и ведрами, зашли уборщики – мужчина и женщина. Испанцы лет сорока.

При их приближении Джар с облегчением улыбнулся. Но уборщики выглядели напряженными и почему-то избегали смотреть ему в глаза. Возможно, они были удивлены встрече с ним. Или им запрещалось вступать в контакт с людьми, работающими в башне – «корпоративный апартеид», как сказал бы Карл. (Они с Карлом обычно оставляли записки для работавших ночью уборщиц, советуя им попользоваться на халяву всякой всячиной, присланной в офис днем.)