Роза висит под полкой уже шесть минут. Это нормальное время для теста «Подвешивание за хвост». Эх, крошка! Окажись ты в настоящей лаборатории! Сначала ее тело извивалось и корчилось. А сейчас она замерла – то ли прозорливо бережет свои силы, то ли ослабела от отчаяния. Думай, как хочешь.

Удивительное дело! Но антидепрессанты – мы это точно установили – сокращают период неподвижности. В силу чего этот тест можно считать еще одним полезным методом первичного скрининга. Всем очевидно, что количество психических расстройств, которые можно моделировать на мышах, ограничено. Шизофрения и сложные биполярные аффективные расстройства у людей (то, что раньше называли маниакально-депрессивными психозами) далеки от «состояния отчаяния», которое испытывают грызуны в лабораторном стакане с водой.

Протагор когда-то сказал: «Человек есть мера всех вещей». И он был прав. К сожалению, клинические испытания антидепрессантов на людях долгое время осложнялись излишними полемиками и спорами. Их эффективность лучше всего проявлялась у лиц с тяжелой депрессией. Но таких людей редко привлекают в качестве добровольцев для тестирования новых препаратов. Напротив, испытания проводятся на людях с умеренными или слабыми формами психических расстройств. Эффект плацебо у депрессивных пациентов также очень высок, что вообще ставит под сомнение эффективность медикаментозного лечения. И что в итоге? Фармацевтические гиганты отложили на потом свои исследования антидепрессантов.

Я процитировал Протагора в своем заявлении об уходе. Но наше руководство не захотело ни осознать, ни тем более пересмотреть свое отношение к испытанию новых препаратов на людях, как единственному способу спасти индустрию антидепрессантов.

Я до сих пор придерживаюсь мнения: ключевую роль в развитии большинства депрессивных расстройств играет хронический сильный стресс. И окажись вы на моем месте и пожелай внедрить антидепрессант нового поколения, над которым проработали почти всю свою карьеру и который способен изменить жизни миллионам депрессивных больных, вы бы тоже не сомневались в том, что в стрессовые ситуации перед применением испытуемого препарата нужно ставить не грызунов, а людей. Фармацевтические компании упустили свои возможности в Гуантанамо. А я не упущу.

Розины глаза закрылись навсегда…

Это случилось так быстро: он допустил ошибку!

Он пробыл в моей камере несколько минут – достаточно для того, чтобы снять меня с цепи и дать препараты, которыми он всегда меня пичкает перед началом сеанса. И тут зазвонил его телефон. Я не слышала, что сказал ему звонивший, но мой охранник внезапно пришел в сильное раздражение. Он ужасно разозлился на что-то!

И почти сразу же вышел, хлопнув дверью. Но звука запирающегося замка не последовало. Никакого скрипа. Мой охранник всегда запирает дверь камеры, и в этот момент обязательно раздается характерный скрежет. То ли замок прокручивается, то ли ключ заедает. Но сегодня он забыл запереть дверь! Более того, он забыл посадить меня снова на цепь!

Прежде чем сдвинуться с места, я выждала пять минут – триста секунд. Мой охранник и раньше нередко меня проверял. В последний раз он тоже не посадил меня на цепь, оставил дверь открытой и исчез. Я просидела тогда на полу, не сдвинувшись с места, два часа. У меня не было желания бежать. Никакого. Вернувшись, он поздравил меня с успешной пройденной проверкой, дал немного свежей еды (курицу с рисом) и сказал, что я – пример для других заключенных и находка для науки – «образчик приобретенной беспомощности».

Но сегодня все по-другому. Я это чувствую. Он не собирался проверять меня. Я надела одежду, которую он мне принес несколько месяцев тому назад – брюки в стиле Али-бабы и куртку из флиса.

Мой охранник наконец-то ошибся! Другого объяснения нет. И я должна бежать.

– Эми. Это я, Джар. Я тебя не разбудил?

– Я получила твое сообщение. Не волнуйся. Мне все равно не спалось.

На это Джар и рассчитывал. Эми как-то пожаловалась ему на бессонницу, мучившую ее всякий раз, когда ее таблетки переставали действовать или она втайне от мужа сама прекращала их принимать.

Три часа ночи. Джар все еще сидел в офисе Макса в башне «Канэри-Уорф». Несколько минут назад он послал Эми эсэмэску с двумя вопросами: не спит ли она и может ли он ей позвонить. Эми сразу же прислала ответное сообщение: «Позвони мне через десять минут».

– Мартин рядом с тобой?

– Нет, он наверху. Спит.

В голосе Эми сквозила отстраненность. Как будто ее совсем не обеспокоил его звонок среди ночи. Прошло шесть дней с тех пор, как они виделись в Гринвичском парке. Эми уже тогда выглядела неважно. Джар сделал глубокий вдох: с чего начать разговор? Стоит ли рассказывать Эми все? Ему нужно заполучить журнал Мартина – тот, что он упомянул в комментарии, который разместил под видео с пыткой и в котором «слишком много откровений о его экспериментах по методике Селигмана».

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня.

– Ты в порядке? Где ты был? У тебя голос…

– Со мной все нормально. Я уезжал. – Сейчас было не время рассказывать Эми о его встрече с Розой в Корнуолле. Неизвестно, как она отреагирует. – Ты когда-нибудь была в сарае Мартина?

– В его сарае? Нет. А зачем?

– Мне нужно, чтобы ты сходила туда. Прямо сейчас.

– Мартин никому не разрешает заходить внутрь.

– Он запирает сарай на замок?

– Конечно.

– А ты знаешь, где он хранит от него ключ?

– Он прячет его в большой кружке с крышкой на кухонном буфете, но я…

– Ты должна сходить в сарай.

Эми молчала. Джару было слышно ее дыхание.

– Эми?

– В чем дело, Джар?

А может, ее тоже посещали такие же мысли, какие волнуют сейчас его? Только она отгоняла их прочь, не желая в такое верить?

– Я хочу, чтобы ты поискала там кое-что.

– Я не могу. Мартин придет в бешенство, если об этом узнает.

– Он же спит.

– Это связано с Розой? – В голосе Эми появляется осмысленность.

«Не нужно ей рассказывать о моих худших опасениях. Не сейчас», – решил Джар.

…Через две минуты Эми сообщила ему, что стоит у двери сарая, в глубине сада.

– Что все это значит, Джар?

– Эми, пожалуйста, просто открой дверь!

– Ты пугаешь меня.

Джару самому было не по себе. Одному в «Канэри-Уорф Тауэр» ночью очень одиноко. Джар слышал, как Эми возится с замком, представлял, как дрожат ее руки, как она боится быть застигнутой врасплох мужем и постоянно оглядывается на дом – а вдруг Мартин проснулся и встревожился из-за ее отсутствия?