Он осторожно закрыл дверь, стукнула щеколда, провернулся язычок в замке. Юля даже глаза закрыла от облегчения: давно она не вбирала в легкие ночной воздух с таким удовольствием.

— Точно из ночного кошмара вырвалась, — спустившись по ступеням, сообщила она.

— Представляю, — ответил Следопыт. — Все-таки смелая вы и рисковая, — добавил он. — Даже чересчур.

— Есть немного, — кивнула Юля.

— Ну как, помогло альтер эго?

— Еще бы!

— Рад слышать. И что узнали?

— Узнала, что у Семена Чаргина не было никакого алиби. Они его придумали.

— Да ну?

— Суконников напился. Он видел товарища только за столом в ночь и утром, когда проснулся.

— Вот оно в чем дело. Но это можно было предположить.

— Именно, Кирилл, именно. Но это еще не все.

По пути к их экстравагантному авто Юля передала компаньону их разговор с Суконниковым в подробностях. Как Тимофей поначалу выгораживал товарища, а потом сдался. Оказывается, они на связи. И Чаргин время от времени позванивает своему дружку-алкоголику. Но зачем? Их давно разъединила жизнь, быт, интересы. Что могло быть у них общего? Только прошлое!

— Когда все были живы, они держались друг за друга, а теперь их легенда поплыла, — заключила Юля. — Стоило мне найти слабое место. Но зачем? Что он, Чаргин, у него выведывает, у Суконникова, если он ненавидит село, где родился, вырос и потерял девушку своей мечты?

Очень скоро они въехали во двор дома Следопыта. Кирилл закрывал ворота, Юля поднялась по ступеням крыльца и постучала в дверь. Открыл Позолотов, все так же в пижаме.

— Как спектакль, Юленька? — спросил он.

— По системе Станиславского и Немировича-Данченко, как же еще? На твердую пятерку.

— Тогда идемте чай пить, — пропуская ее вперед, предложил бодрый старик.

Они пили чай с баранками, которых днем купили аж три пакета. В Москве Юлю под пистолетом бы не заставили жевать баранки и запивать их чаем с сахаром, губить фигуру и здоровье, но тут, в этом доме с печью, за этим столом с белой скатертью, расшитой узорами, баранки казались лакомством.

— Этот Тимофей не похож на злоумышленника, — сказала Юля. — Только на человека, который упорно что-то скрывает. Не все я из него вытащила. — Она разочарованно покачала головой. — Что-то важное осталось.

Они легли уже скоро, усталость свалила их. Юле не помешал даже храп Феофана Феофановича, мелкой дробью рассыпавшийся до дому.

1

— Юленька, просыпайтесь, — ее трясли за плечо. — Юленька…

— Что? — Она оторвала голову от подушки. — Что случилось, Кирилл?

У Следопыта, стоявшего над ней в полном облачении охотника, было на редкость встревоженное лицо.

— Простите меня, но в Раздорном ЧП.

— Да что случилось?

— Убийство.

— Убийство?! — Юля сразу села в кровати.

— Да, Юленька, — отступил от нее Кирилл.

— Кто, девушка? — Ужас пролетел в ее глазах. — Опять так?

— Нет, не девушка. И не так. Женщина, и, я бы сказал, уже пожилая. Варвара Галкина. Ее закололи вилами в собственном сарае.

— Ужас какой.

— Кудряшов рассказал?

— Сосед — Лукич. Только что. Всё село на ушах стоит. Такое случается не часто, уж поверьте.

— Она одна жила?

— Именно. Зажиточная была. Бережливая, лучше сказать так. Дом Варвары обобрали, но на скорую руку. Пропали какие-то драгоценности. Но главное, она всё и обо всех знала. Это было ее главное занятие, даже призвание — знать всё и обо всех. У нее и на меня досье имелось. В голове, конечно. — Белозёрский кивнул: — Выслушал я его однажды. Жуть.

— Это могло как-то быть связанным с нашим расследованием?

— Не думаю. С чего бы? — пожал он плечами.

Позади Кирилла послышались шаркающие шаги и нервная и протяжная, как будто кого-то душили, зевота. К ним выбрел всклокоченный, с опухшим ото сна лицом Феофан Феофанович. В полосатой пижаме он смотрелся трогательно и походил на прирученного домового, с которым однажды вступили в контакт, прикормили, и теперь он стал полноправным членом семьи.

— Ты к нашей молодухе пристаешь, что ли? — как ни в чем не бывало спросил он.

Юля с улыбкой опустила глаза. Следопыт вздохнул, покачал головой.

— Нет.

— В Раздорном убийство, Феофан Феофанович, слышали? — спросила девушка.

— Да ну?!

Ученик рассказал ему в двух словах о случившемся.

— С ума сойти, — с естественностью проснувшегося зверька почесал правый бок Позолотов. — Будни села Раздорного. Не интригующее какое-то убийство. Вилами! Обыденное чересчур. Но есть и плюсы: в стиле ретро.

— Как вы можете острить по этому поводу? — осуждающе спросила Юля.

— А что я должен, с плачем двинуться по селу? — Позолотов почесал левый бок. — Пеплом голову посыпать? Завтракать будем, Кирюша? Я бы от яичницы с ветчинкой и помидорами не отказался. У тебя есть ветчинка, Кирюша? — Он исхитрился и почесал спину. — Чего застыли, молодежь?

За трапезой Юля спросила:

— А где ваше кладбище, Кирилл? В смысле, сельское?

— Хотите на экскурсию, Юля? Недалеко. Можно съездить. Я возьму ваш броневик, Феофан Феофанович? Не хочу привлекать внимание на своем мотоцикле.

— Я сам вас туда отвезу, — разжевывая зажаренный ломтик ветчины, кивнул Позолотов. — Такой завтрак сделал меня благодушным. И потом, деревенские кладбища — моя слабость. Нет ничего умиротвореннее и печальнее одновременно. Земля родила, земля приняла. Простая, как чернозём, философия.

Скоро они забрались в «Запорожец», выехали из ворот и устремились по сельской улице. Проскочили клуб, в котором вчера Юля успешно сыграла роль балерины и корреспондентки, пронеслись до конца села и выскочили на окраину. Кладбище было рядом — в полукилометре, и как любое сельское кладбище началось внезапно с окраинных оградок и памятников, покосившихся крестов. Никакого тебе общего забора, никаких тебе ворот. Все как и сто, и двести лет назад. Над головой в деревьях умиротворенно пели птицы. Тут, над могилами, был их птичий рай. Кирилл Белозёрский заглянул к своим, в самом начале, положил по два цветочка, вышел.

Они шли по заросшей аллее, читая надписи на памятниках. У одной из оград две бабушки сидели на лавочке, жевали булку и толковали о чем-то. Поминали.

— А где ведьмы хоронят своих? — вдруг спросила Юля.

— На острове, — ответил Белозерский. — У них там есть свой уголок.