Как и другие «дураки» того времени, Джейн могла иметь трудности с обучением. Она подражала шутам-мужчинам и ходила с бритой головой. Мария относилась к ней с особой нежностью, дарила дорогую одежду и огромное множество туфель. Джейн платила ей абсолютной преданностью и находилась при королеве в течение всего срока ее правления.

Хотя Джейн была любимой шутихой Марии, королеве служил и старый шут Генриха, Уилл Сомер. Есть предположение о том, что Джейн и Сомер были женаты, но подобное мнение основывается скорее на симметрии портрета 1545 года, чем на убедительных доказательствах. Как и Джейн, Уилл пользовался любовью своей царственной госпожи. Она следила за тем, чтобы он не испытывал ни в чем недостатка, и снабжала его обычной и церемониальной одеждой. В расходных книгах королевы сохранилась запись о деньгах, выплаченных за поставку «носовых платков из голландского полотна» для Уилла, что было связано либо с болезнью, либо с естественным состоянием. Первый биограф Сомера писал, что он иногда засыпал в самых неожиданных местах, а это может быть симптомом развивающейся болезни. Говорили, что Уилл был единственным человеком, кроме драматурга Джона Хейвуда, который мог заставить новую королеву смеяться. Как и Джейн, он служил ей всю жизнь.

У королевы была и еще одна шутиха, «Лукреция-акробатка». Она была отчасти шутом, отчасти артисткой. Хотя в расходных книгах отмечено, что Лукреция и Джейн иногда получали одинаковую одежду и выступали вместе, Лукреция была опытной артисткой, обладавшей впечатляющими акробатическими навыками.

Джейн-дурочка не только развлекала королеву, но и занималась шитьем. В расходных книгах сохранилась запись о заказе «зеленых ниток и иголок для Джейн». У Марии была опытная вышивальщица, Бесси Кресси, которой постоянно платили за «работу с одеждой миледи ее величества»[452]. Королева, как и ее мать, сама любила вышивать и в юности сделала несколько замечательных вещей для членов своей семьи. Вышивание было традиционным увлечением дам королевской крови, и Мария большую часть свободного времени проводила за этим деликатным занятием.

Мария безумно любила азартные игры. Она с удовольствием играла в карты и настольные игры. Это увлечение развилось у нее еще в детстве и доставляло ей огромную радость во взрослой жизни. У нее было несколько домашних животных, в том числе попугай и спаниель, — оба они были подарены ей придворными. Как и отец, она любила маскарады и театральные представления. Любовь к музыке дарила ей отдохновение от тяжелых государственных обязанностей.

Новая королева любила устраивать развлечения и пиры для придворных. Испанский гость, побывавший при дворе в 1554 году, утверждал, что она тратит более 300 тысяч дукатов в год на свой стол, «ибо все тринадцать советников едят во дворце, а также офицеры двора, конюший, камергер… и жены всех этих джентльменов. Дамы королевы тоже едят во дворце, и их слуги, и все советники, управляющие и придворные. А еще там насчитывается 200 стражников…» Прокормить такое множество придворных и слуг было нелегко. Королевская кухня с трудом справлялась с такой задачей. Тот же испанский гость писал: «Обычно во дворце работает восемнадцать кухонь, подобных аду, где царит жар и суета». Хотя королева питалась значительно более скромно, чем ее отец, как и он, она любила мясо и запивала его элем. «Обычно во дворце за день съедают от восьмидесяти до одной сотни овец — и овцы эти очень большие и жирные, — дюжину жирных коров, полторы дюжины телят, не говоря уже о курицах, дичи, оленях, кабанах и множестве кроликов. Тут пьют много пива — они выпивают больше, чем поместилось бы в реке Вальядолид. Летом дамы и джентльмены кладут в вино сахар, из-за чего дворцу требуется большое количество сладости»[453].

Но, несмотря на любовь к пирам и увеселениям, наибольшее наслаждение Марии доставляли долгие часы, проведенные за молитвой вдали от придворной суеты. Она ходила к мессе не реже четырех раз в день и много времени молилась в личных покоях. Каждый день она начинала с одной и той же молитвы: «О, Господь, мой Творец и Искупитель, смиренно благодарю Тебя за то, что Ты сохранил меня этой ночью»[454]. Религиозная и благочестивая Мария не разделяла реформаторских идей отца и брата. Их действия наполняли ее яростным желанием восстановить традиционную римскую католическую веру. Это была вера ее умершей матери и ее родной Испании — к этой стране Мария всегда испытывала глубокую любовь. Теперь, когда она стала королевой, преданность «старой религии» превратилась в опасную манию.

Сразу после коронации Мария четко дала понять, что главная ее задача — найти супруга. Испанский посол Симон Ренар едко заметил, что новая королева отчаянно стремится избавиться от «тех обязанностей, которые не приличествуют дамам»[455]. Хотя советники полагали, что в столь важном вопросе, как брак, ей стоит советоваться с ними, Мария уже сделала выбор. Выбор супруга, как и выбор веры, был продиктован родиной матери. В детстве Мария была обручена со своим кузеном, Карлом V, императором Священной Римской империи и королем Испании. Со временем он женился на другой кузине, Изабелле Португальской, но сейчас у него был сын брачного возраста.

Ко времени восшествия Марии на престол Филиппу Испанскому было двадцать шесть лет, то есть он был на одиннадцать лет ее младше. Мария безумно влюбилась в него, как только увидела его портрет. Портрет принца кисти Тициана был отправлен английской королеве в сентябре 1553 года. Наследник огромной империи Карла V на картине выглядел настоящим красавцем. Светло-русые волосы и аккуратно подстриженная бородка обрамляли бледное, довольно мрачное лицо. К счастью, Филипп унаследовал тонкие черты лица матери, а не печально известный тяжелый подбородок Габсбургов, но губы его были такими же полными, как и у отца.

Венецианский посол Паоло Фаголо писал о Филиппе так: «Худощавый и круглолицый, с бледно-голубыми глазами, с выступающей губой и розовой кожей, и вся его внешность очень красива». Далее он писал, что Филипп «одевается с большим вкусом, и все, что он делает, изящно и грациозно». Но принц отличался холодностью и сдержанностью, и один из его министров замечал: «Его улыбка ранит, словно меч»[456].

Даже если Мария слышала об этом, она не обращала на подобные рассказы внимания. Разговоры о ее браке велись с детства, но до сих пор из них ничего не вышло. Мария не просто мечтала о муже. Она обладала сильным материнским инстинктом, который проявляла всю жизнь, — в частности, в отношениях с младшими сестрой и братом. Хотя у нее были все основания ненавидеть сводную сестру Елизавету, Мария вскоре прониклась жалостью к осиротевшей девочке и стала осыпать ее тщательно продуманными небольшими подарками. В 1538 году, к примеру, она подарила маленькой принцессе шкатулку, расшитую серебряной нитью. В следующем году она заплатила вышивальщику короля Уильяму Ибгрейву, чтобы он сделал шестилетней Елизавете «мантию из малинового атласа, расшитую золотом, с жемчужинами, и рукавами из парчи с четырьмя золотыми галунами»[457].