Как и всех детей Генриха VIII, Марию с самого раннего детства одевали в самую лучшую одежду. На первое Рождество она получила по десять ярдов белой золотой парчи и белой серебряной парчи, двенадцать ярдов белого атласа и одиннадцать ярдов белого дамаста на четыре платья. Три платья были отделаны мехом горностая[447]. В течение всего правления Генрих дарил дочери дорогие ткани и роскошную одежду — даже когда ее удалили от двора во времена Анны Болейн. На крещении брата Эдуарда в 1537 году Мария появилась в платье из серебряной парчи. В не менее роскошном одеянии она присутствовала на похоронах отца. Бесценные наряды ее гардероба находились под присмотром хранителя, сэра Эдварда Уолдгрейва, который служил Марии с 1547 года. Во времена правления Эдуарда его бросили в тюрьму, поскольку он отказался выполнить приказ Тайного совета, по которому Марии запрещалось посещать мессу. Как и Генрих VII, Мария выбрала на самый престижный пост при дворе человека, делом доказавшего свою верность и преданность.

Но, несмотря на всю роскошь нарядов, Марии не хватало чувства стиля. Она наряжалась в богато украшенные платья ярких цветов, не гармонировавших с ее рыжими волосами. Намереваясь продемонстрировать единство с сестрой, она попыталась заставить Елизавету следовать своему примеру. Наставник юной принцессы Роджер Элмер вспоминал: «На ее голове никогда не было ни золота, ни драгоценных камней, пока сестра [Мария] не заставила ее отказаться от прежней скромности и присоединиться к ней в сверкающей веселости»[448].

Хотя Елизавета, не желавшая идти на конфликт с сестрой, согласилась носить украшения, в остальном она постаралась выглядеть как можно более скромно. Ее элегантная простота и естественное чувство стиля резко контрастировали с безвкусными платьями сестры. Мария от такого сравнения страдала. Даже главный ее союзник, испанский посол, был вынужден признать, что если бы она одевалась более стильно, то «не выглядела бы такой старой и обрюзгшей»[449]. Новая королева вовсе не была толстой. Ее с юности мучили боли в желудке, и ела она очень мало. Но она всегда стремилась скрыть свое истощенное тело под тяжелыми, объемными платьями с высокими воротниками.

Вполне возможно, что Мария сознательно скрывала свою сексуальность, боясь, что это пошатнет ее авторитет. Женщине-правительнице в мужском мире было нелегко. Большинству подданных (в том числе и женщинам) сама мысль о том, что ими управляет женщина, казалась не просто отвратительной, но и противоестественной. «Допустить женщину к управлению или к власти над каким-либо королевством, народом или городом противно природе, оскорбительно для Бога, — писал протестантский проповедник Джон Нокс в трактате с красноречивым названием „Первый трубный глас против чудовищного правления женщин“. — Это деяние, наиболее противоречащее Его воле и установленному Им порядку и, наконец, это извращение доброго порядка, нарушение всякой справедливости». Приводя в пример Марию, Нокс утверждал: «Природа… предписывает им быть слабыми, хрупкими, нетерпеливыми, немощными и глупыми. Опыт же показывает, что они также непостоянны, изменчивы, жестоки, лишены способности давать советы и умения управлять»[450].

Хотя за плечами Марии стояло множество влиятельных женщин — достаточно вспомнить хотя бы ее выдающуюся бабушку, Изабеллу Кастильскую, и твердо отстаивавшую свои принципы мать, Екатерину Арагонскую, — в своем отношении к месту женщины в обществе она была столь же консервативна, как и ее придворные-мужчины. Сколь бы предана она ни была своему долгу королевы, ей не хватало жизненно важного качества — политической уверенности. Мария была убеждена, что ее пол является непреодолимым препятствием для эффективного управления. И она была полна решимости как можно быстрее вступить в брак, чтобы хотя бы консорт мог ее направить.

Восшествие на трон королевы порождало проблемы как практического, так и политического плана. Задача упрочения ее правления и организации двора осложнялась полом Марии. Традиционно члены Тайного совета и слуги личных покоев имели равный статус и в некоторых случаях даже могли меняться местами. Но королеве должны были служить женщины, и давно сложившийся порядок нужно было менять. Это в значительной степени лишало личные покои политической власти, поскольку теперь все должности там занимали женщины. Хотя некоторые фрейлины Марии использовали свое положение для усиления своего влияния, той властью, какой наслаждались их предшественники-мужчины, они более не пользовались.

Более того, Мария задала тон придворной жизни, назначив на важные посты дам безупречной репутации — Сесили Барнс, Фрайдсвайд Стрелли, Сьюзен Кларенсье и Джейн Дормер. Они посвятили свою жизнь служению Марии и не имели ни малейшего желания вмешиваться в дела государственные. Все придворные дамы королевы были истинными католичками. Это качество вкупе с высокой моралью превращало личные покои из рассадника интриг и скандалов в суровое религиозное убежище. Однако, несмотря на все заслуживающие восхищения моральные качества придворных дам Марии, они никоим образом не обеспечивали декоративного фона, необходимого королевской свите. «Королеве хорошо служат… многие дамы, большинство из которых настолько далеки от красоты, что их можно назвать просто безобразными, — жаловался один из придворных, — хотя я не понимаю, почему так должно быть — ведь за пределами дворца я видел множество прекрасных женщин с прелестными лицами»[451].

Если в покоях Марии властвовали придворные дамы, то внешнюю охрану их следовало поручить мужчинам. Почти все эти мужчины служили при дворе Марии в бытность ее принцессой. Среди них был ее управляющий, сэр Роберт Рочестер, вице-камергер и капитан стражи, сэр Генри Джернингэм, и конюший, сэр Эдвард Хастингс. Эти мужчины не только управляли доступом в личные покои, но и охраняли королеву, что значительно повышало их статус при дворе.

Несмотря на свою (и своих дам) репутацию суровой и благочестивой дамы, новая королева не была чужда развлечений. Одной из самых любимых ее компаньонок была придворная шутиха, Джейн Купер, или «Джейн-дурочка». Джейн была шутихой Екатерины Парр и могла служить даже второй жене Генриха VIII, Анне Болейн. Считается, что она изображена на портрете Генриха VIII с семьей, написанном в 1545 году. Шут короля, Уилл Сомер, стоит в сводчатом проеме справа, а в таком же проеме слева мы видим женскую фигуру — возможно, это и есть Джейн Купер.

Мария назначила Джейн своей шутихой еще до того, как стать королевой. Первое упоминание о ней в расходных книгах Марии относится к 1537 году, когда груму были выплачены деньги за содержание лошади Джейн. Это говорит о том, что она уже служила Марии. Возможно также, если Джейн служила при дворе Анны Болейн, Мария могла пожалеть ее после падения Анны и забрать к себе.