2 июля 1812 года Николай Борисович, как и во все иные года, начал заниматься зимними заготовками. Его Сиятельство, по традиции, входил во все подробности варки варенья. «Иван Щедрин! — писал он в Москву. — Прикажи прислать из Спасского, также из Васильевского из садов разные фрукты, ягоды, коренья и зелень разною в село Архангельское… А фрукты будут присылать для варения, то припиши, что прислали не очень спелые…»[230].

Вместе с тем Юсупов никогда не был так прост и наивен, как иной раз хотел казаться. В его архиве В. И. Иванова нашла клочок бумаги, написанный на русском языке собственной рукой князя. Вероятно, он не хотел, чтобы раньше времени начиналась паника, поэтому столь важное указание написал собственноручно и оно не получило традиционного исходящего или входящего номера княжеской канцелярии. Николай Борисович, как помнит читатель, русской грамоте учился в середине 18-го столетия от простого дьячка, потому и писал кириллицей, а вовсе не гладким гражданским шрифтом, допуская при этом немало ошибок в правописании, с уверенностью придерживаясь принципа — как слышится, так и пишется, золотая мечта всякого изучающего или реформирующего русский язык. В то время не существовало установленных правил письменной речи, почему и допускалось двойное написание, столь приятное князю и формально за ошибки не считавшиеся.

«Иван Щедрин! Прочти нижегородские бумаги и напиши ответ к князю Грузинскому и попроси его разузнать, у кого из нижегородских крестьян есть подержанная расшива.

Князь Юсуповъ

Июня 26 числа

Село Архангельское»[231].

Расшива — старинное плоскодонное судно, на котором обыкновенно плавали по Волге. С его помощью Николай Борисович собирался в случае надобности добраться до Астраханских своих вотчин, как он, вероятно, поступал во время деловых путешествий туда.

Случай не заставил себя ждать, а Юсупов показал себя при этом хозяином рачительным и предусмотрительным, в отличие от очень многих московских и провинциальных дворян, которых война застала у разбитого корыта. Скорее всего, нашествие наполеоновских орд на Россию оказалось и не таким уж неожиданным для хитрого и прозорливого князя? Как знать…

Также князь в короткое время смог решить проблемы сохранения собственного хозяйства. Удалось припрятать или вывезти многие принадлежавшие Николаю Борисовичу ценности. 31 августа 1812 года, за день до вступления в Белокаменную Наполеона, покинул Москву и сам Юсупов. Лошади в это суровое время ценились едва не на вес золота, и потому Николаю Борисовичу пришлось заранее подготовить специальный план получения лошадей у крестьян собственных подмосковных вотчин.

«За сведения дать крестьянам сию записку, как я расположил станции на своих ехать

А ИМЯННО.

Из Москвы до Братовщины 33 версты повезут свои — 9

Из Братовщины до Троице — 9

От Троицы до Лисова первую станцию везти архангельским — 9

От Лисова до Переславля — спасские — 9

От Переславля до Петрова и от Петрова до Ростова

по девять лошадей труневские — 18

Всего 54 лошади»[232].

Понятно, что Москву Юсупов покинул не один. С ним выехало 140 человек дворовых и ревизских крестьян. Немаловажная и весьма характерная для того времени деталь. «По приказанию Его Сиятельства куплено топоров 140 на 189 рублей» — гласит расходная книга. Каждый из сопровождавших князя крестьян получил по топору — важному орудию самообороны от лихих людей, как-то неожиданно появившихся на дорогах войны. Для пропитания же дворовых куплено было 5 баранов. Это количество считалось достаточным с учетом того, что проезжали все-таки через собственные вотчины князя, где сопровождавшие получали бесплатный обед ценою в 20 копеек. За эти расходы крестьяне потом долго пытались получить возмещение от княжеской канцелярии[233].

Беспристрастные приходно-расходные книги в конце 1812 года, уже по освобождении Москвы от Наполеона, зафиксировали прямые суммы расходов Юсупова, затраченных на «встречу» в России великого императора французов.

«При отправлении из Москву в Романов и Нижний куплено лошадей на 1.396 руб. 17 ко, збруи на 343 руб. 2 ко, на увязку и обертку ящиков веревок и циновок на 566 руб. 5 ко, на продовольствие людей и корм лошадей в дороге выдано 3511 руб., вольному извозчику 646 руб. 50 ко. Итого 6.462 руб. 74 ко… да при отправлении из Романова в Москву 3-х пар волов куплены дровни — 42 руб., в дорогу выдано на пищу людям и корм волов 76 руб. Итого 118 руб.»[234]. Эвакуация ценностей и отъезд Николая Борисовича обошлись княжеской казне в весьма кругленькую сумму — 6570 руб. 74 копейки.

Вместе с Николаем Борисовичем покинули Москву и подмосковные вотчины его ближайшие советники. Управляющий Московской домовой канцелярией И. М. Щедрин добрался только до деревни Демешково в окрестностях Романова; он тяжело болел и не смог приехать к Юсупову в Астрахань. В конце ноября 1812 года Щедрин вернулся в сожженную неприятелем Москву. Управляющий Купавинской фабрикой

Неизв. художник. «Пожар Москвы в 1812 г». 1810 гг. Гравюра. ГМП.

И. Матвеев выехал в город Кириллов. В Московском доме оставлен был доверенный писарь Петр Курочкин, который и в дальнейшем продолжал служить у Юсупова. В Купавне же управлялся, надо сказать не особенно удачно, комиссионер в чине губернского секретаря — Илья Иванович Мокроусов.

В Архангельском оставался садовник И. С. Дерусий — вероятно, в надежде на то, что французы не посмеют напасть на своего соплеменника. Действительно, французы вели себя относительно пристойно — сложнее оказалось сладить с архангельскими крестьянами, почитавшими себя после нашествия Наполеона свободными от барской воли и опеки[235].

Николай Борисович проявлял заботу о тех, с кем был связан теми или иными деловыми отношениями. Перед тем как покинуть Москву, он распорядился выдать жалованье всем вольнонаемным мастерам и служителям своих фабрик и имений. Дворовые люди тоже получили жалованье и харчевые, а ведь лишних денег в княжеской казне тогда явно не наблюдалось. Факт, что называется, говорящий сам за себя.

А. И. Иванов. «Барка братьев Чернецовых на Волге в Костромской губернии». 1841. ГРМ.