— Ваше величество, — только и пробормотал Иссандриан.

Повисло молчание. Доусон закрыл глаза. Болели колени, придавленные к полу весом всего тела, однако он не шевелился: любое движение сочтут за страх перед приговором.

— Доусон Каллиам, барон Остерлингских Урочищ, — объявил наконец Симеон. — Я удваиваю налог с ваших владений на следующие пять лет. Вам запрещено появляться в Кемниполе и при дворе в ближайшие полгода, вы не вправе созывать войско или прибегать к наемной вооруженной силе без гласного дозволения короля.

Доусон промолчал и лишь ниже склонил голову. Сердце забилось сильнее, однако он не хотел выказывать волнения.

— Куртин Иссандриан, барон Корса, — продолжал Симеон. — Я возвращаю во владение короны все принадлежавшие вам земли южнее реки Андрианн, а также освобождаю вас от должности смотрителя Эстинпорта и протектора восточных областей. Я удваиваю налог с ваших владений на следующие пять лет, вам запрещено появляться в Кемниполе и при дворе в ближайшие полгода, и вы не вправе созывать войско или прибегать к наемной вооруженной силе без гласного дозволения короля.

Доусон прикрыл глаза и едва удержался, чтобы не покачать головой; досада засела комом в груди, словно он проглотил булыжник. Он уже знал, что приговор Клинну будет таким же или даже мягче, — король и вправду определил Клинну ту же ссылку, удвоил налоги и лишил мелких должностей. Фелдин Маас, где бы он ни прятался, избежал даже такого символического наказания.

Когда виновным позволили встать, Доусон взглянул на старинного друга. Своего короля. Лицо Симеона пылало, дыхание сбилось, брови сошлись у переносицы. Принц Астер сидел с гордо вскинутой головой. Глаза Доусона и Симеона встретились, во взгляде короля сквозь видимый гнев что-то мелькнуло на миг — вот и весь ответ. Гвардейцы расступились, Симеон с Астером вышли, и галереи разразились громовым ревом. Доусон взглянул на Иссандриана и Клинна, обернувшихся друг к другу. Клинн ошеломлен, Иссандриан разочарован — не иначе как по той же причине, что и сам Доусон.

— Лорд Каллиам! Сэр!

Рядом стоял капитан королевской гвардии — высокий, широкоплечий, с приплюснутым носом и виноватыми водянистыми глазками. Доусон кивнул.

— Вы должны покинуть город к закату, милорд.

— Моя семья тоже?

— Нет, милорд, Они могут остаться, если пожелают.

Доусон потер ноющее колено. Капитан, помедлив, почтительно кивнул и двинулся к Иссандриану — сообщить, как подозревал Доусон, ту же весть. Барон, развернувшись, вышел в коридор, отделанный черным мрамором и кованым серебром, — там, в лучах полуденного солнца, бьющего в высокие окна, уже ждала Клара, за ее плечом тенью маячил Винсен Коу. От дальнего выхода к ним торопливо шагал Джорей, стук сапог по каменному полу отдавался эхом.

— Кажется, все прошло гладко? — спросила Клара.

Доусон качнул головой.

— Именно что кажется, любовь моя. Это конец империи.

На улице их ждала карета; кони всхрапывали и били копытами, будто и они чуяли перемены в судьбе города. На других узких улочках так же ждала хозяев еще добрая сотня карет: антейская знать спешила прочь из Кингшпиля. Все они давали дорогу Доусону — скорый путь домой традиционно оставался последней почестью, которой удостаивали изгнанников.

Колеса громыхали по камням мостовой, никто не пытался заговаривать. В боковое окно Доусон видел, как исчез за поворотом Кингшпиль, затем карета миновала широкую площадь и свернула на улицы города. Голуби целыми стаями взлетали, кружили и возвращались на землю. Потом на пути возник Серебряный мост и бездна Разлома. Из кузниц и печей поднимался дым.

Еще вчера на этих улицах проливали кровь знатные антейцы. Сегодня все шло обычным чередом, никто ничего не замечал — кроме тех, кто, подобно Доусону, понимал происходящее лучше других.

Когда карета подъехала к особняку, слуги все так же подставили ступеньку, Доусон все так же отмахнулся от протянутых рук. Старый тралгут, раб-привратник, произнес обычное приветствие. В комнатах готовились к отъезду — снимали гобелены, надевали чехлы на мебель. Главный псарь уже рассадил собак в дорожные клетки; сбитые с толку животные жалобно повизгивали. Доусон опустился на колени и прижал ладони к решетке — дать собакам обнюхать хозяйскую руку.

— Я могу остаться, — предложил Джорей.

— Хорошо, — согласился барон. — Слишком мало времени до отъезда, мне всего не успеть.

— Нужно оставить и кого-то из слуг, любовь моя, — добавила Клара. — Сады без ухода засохнут. И фонтан на площадке с розами требует починки.

Пес из клетки взглянул на Доусона, мягкие карие глаза туманил страх. Барон просунул пальцы сквозь решетку и погладил собачью морду — пес, одним укусом перегрызающий лисий хребет, прильнул к хозяйской руке.

— Делай что нужно, Клара. Тебе лучше знать.

— Лорд Каллиам!

Винсен Коу поднял руку в формальном егерском приветствии. Доусон, собравшись с духом, кивнул.

— Пожаловал лорд Даскеллин, милорд, — доложил Коу. — Он в западной гостиной.

Доусон с усилием поднялся. Пес, провожая его взглядом, заскулил — но утешить любимца было нечем.

Канл Даскеллин стоял у окна гостиной, заложив руки за спину, как полководец, озирающий поле битвы. Из трубки тянулся дым — сладкий до отвращения.

— Канл, если вам от меня что-то нужно — поспешите. На партию в карты у меня нет времени.

— Я пришел принести соболезнования и поздравить.

— Поздравить? С чем?

— Мы победили. — Даскеллин отвернулся от окна и шагнул на середину комнаты. — Свою роль вы отыграли отлично. Спровоцировали Иссандриана на удар, завершить который ему не хватило сил, и раскрыли его заговор. Теперь он в немилости, а ближайшие соратники сосланы и лишены владений и титулов. Никто не знает, кому отдадут на воспитание принца Астера, но уж точно не Иссандриановым союзникам. И о фермерском совете можно забыть до конца жизни. Жаль, что вы за это поплатились, но клянусь — пока вы в изгнании, вас будут превозносить как героя.

— Что толку побеждать в битвах, если проиграна война? — поморщился Доусон. — Вы и вправду пришли с поздравлениями, Даскеллин? Или это способ позлорадствовать?

— Вы о чем?

— Оддерд Фаскеллан был слюнтяй и трус — однако знатного рода. И вчера он погиб. Понимаете? Погиб! В Кемниполе. От руки чужеземца. Такого не случалось многие столетия! И чем ответил Симеон? Повысил налог, отправил виновников в смехотворную ссылку, отобрал у них клочок земли и титул-другой из самых мелких.

Даскеллин, скрестив руки, прислонился к стене, из ноздрей и рта струился дым.

— А что он, по-вашему, должен был предпринять?

— Зарубить их всех лично. Связать, взять меч и отсечь им головы собственной рукой.

— Вы, кажется, уже соскучились по Паллиако, — ядовито заметил Канл.