– Нет, у них каждая пара рук на счету. А если я непоеду, то вообще сойду с ума – все буду мучиться, как они там без меня.

Но оба они хорошо понимали, что дело не только в этом. Вдуше Офелии кровоточила новая рана – теперь она знала, что потеряла не толькомужа и сына, но и все иллюзии.

Муж и лучшая подруга предали ее, и, наверное, оттого ей и нехотелось оставаться одной. Однако она держалась неплохо, и у Мэтта немногополегчало на душе. Если бы только не ее ночные вылазки, в особенности сейчас,когда мысли ее заняты совсем другим! В таком состоянии, как она сейчас, долголи до беды? Не дай Бог, случится непоправимое!

Но все обошлось. Ночное дежурство выдалось на удивлениеспокойным, сообщила она Мэтту, когда он позвонил в среду утром узнать, как унее дела. Следующее дежурство – в ночь со среды на четверг – было похоже напредыдущее как две капли воды. Их группа завернула в пару мест, где подоткрытым небом ночевали бездомные, в основном молодежь. Кое-кто из них выгляделеще вполне прилично, словно недавно ушел из дома, и сердце Офелии сжималось отболи при одном только взгляде на несчастных. Чистенькие мальчики и девочки изблагополучных семей, и только затравленный взгляд выдавал в них бездомных, а отих рассказов у Офелии стыла кровь – столько в них содержалось отчаяния ибезнадежности.

В субботу наступил день ее рождения, и совершенно неожиданнодля самой Офелии он превратился в настоящий праздник. Они собирались сначалаотпраздновать его дома, а уже потом отправиться в ресторан. Пип едва моглаусидеть на месте. Когда подъехал Мэтт, она кубарем скатилась с лестницы икинулась к машине помочь ему достать портрет. Сначала Офелии велели закрытьглаза, потом вдруг губы дочери прижались к ее щеке, и Пип торжественнопротянула ей портрет и огромный букет цветов. Офелия сдавленно ахнула. Изалилась слезами.

– О Господи… это просто чудо! Пип… Мэтт… у меня нетслов! – Крепко держа портрет в вытянутых руках, Офелия не могла оторватьот него глаз. Портрет явно удался, тем более что Мэтт передал не толькоодухотворенную прелесть детского личика Пип, ее сходство с лукавым леснымэльфом, но, что самое главное, и ее характер. Стоило Офелии бросить взгляд напортрет, как на глаза тут же наворачивались слезы. Она боялась даже на минутувыпустить его из рук. Мэтту с Пип пришлось уговаривать ее, когда настало времяехать в ресторан. Если бы можно было сразу же повесить портрет на стену, Офелиянепременно осталась бы дома. Весь вечер она только и делала, что со слезамиблагодарила его за чудесный сюрприз, и Мэтт ощущал себя совершенно счастливым.Это было все, о чем он мечтал.

День рождения получился просто замечательный. Мэтт заранеепобеспокоился о том, чтобы заказать для Офелии праздничный торт со свечками.Усталая, но совершенно счастливая, Пип на обратном пути клевала носом. Для неесегодняшний день рождения матери тоже был не совсем обычным. Сколько месяцевона предвкушала тот миг, когда сможет подарить ей свой портрет, и вот теперь,после всех волнений и переживаний, чувствовала себя словно воздушный шарик, изкоторого вышел воздух. У нее еще хватило сил порадоваться, когда Офелия,вернувшись домой, первым делом кинулась к портрету. Потом, поцеловав мать иМэтта, Пип отправилась спать, совершенно удовлетворенная тем, что Офелиипонравился их подарок.

– Просто даже не знаю, как благодарить вас, Мэтт! Этосамый прекрасный подарок из всех, который я когда-либо получала! – ИОфелия ничуть не кривила душой. Такой подарок мог сделать тот, кто любит. Апортрет был подарком не только от Пип, но и от Мэтта тоже.

– Нет, вы все-таки удивительная женщина, – тихопроговорил он, усевшись возле нее на диване. Удивительная женщина с благороднымсердцем, добавил он про себя, вспомнив, как поступила с ним Салли. А чтопришлось пережить самой Офелии?! Им обоим здорово не повезло в жизни, учитывая,с какой подлостью они столкнулись.

– Вы всегда так добры и ко мне, и к Пип, – сискренней благодарностью прошептала Офелия.

Покачав головой, Мэтт взял ее руку в свои.

«Доверьтесь мне», – хотелось ему сказать. Конечно, ончувствовал, что Офелия доверяет ему, но вот насколько? А то, о чем он собиралсяс ней поговорить, предполагало полную откровенность и доверие между ними.

– Вы этого заслуживаете, Офелия. И Пип тоже.

У него вдруг появилось странное чувство – словно они былиединственными близкими ему людьми.

И у них с Пип тоже не оставалось никого, кроме него, Мэтта.Весь остальной мир вдруг будто перестал существовать.

Не сводя с Офелии глаз, Мэтт медленно наклонился к ней иочень осторожно коснулся губами ее губ. Мэтт уже успел забыть, когда он впоследний раз целовал женщину. А с тех пор, как погиб Тед, Офелию вообще никтоне целовал, кроме Пип. Для них обоих поцелуй стал полной неожиданностью. Они сМэттом были очень похожи: стойкие на вид, но с хрупкой, чувствительной душой,оба успели привыкнуть к мысли об одиночестве. Офелия оцепенела. Она совершенноне ожидала, что Мэтт вдруг решится поцеловать ее. Больше всего он боялся, чтоона испугается или решит его оттолкнуть. К огромному его облегчению, ничегоподобного Офелия не сделала. Она как будто застыла, но, когда Мэтт отодвинулся,оба задыхались. Мэтт невольно сжался, ожидая, что она рассердится, но, когда онробко поднял на нее глаза, в лице Офелии он не увидел ни гнева, ни обиды – однолишь безмерное удивление. Осторожно обняв ее за плечи, Мэтт привлек Офелию ксебе.

– Что вы делаете, Мэтт?! Это какое-то безумие!

Она всегда мечтала только об одном – чувствовать себя вбезопасности. В конце концов ей это почти удалось. Но потом ее маленький миррассыпался на части, едва не похоронив ее под обломками. И вот теперьединственным местом, где она чувствовала себя в безопасности, стали объятияМэтта. Странно, но и у него в присутствии Офелии почему-то возникало такое жечувство.

– Не думаю, – уверенно сказал он. – Меня ужедавно тянет к вам, Офелия. Наверное, я и сам не сразу это понял. Но я молчал.Может, боялся вас напутать. Думал, скажу что-нибудь, а вы вообще не захотитеменя больше видеть… Вам ведь столько пришлось пережить.

– И вам тоже, – прошептала Офелия, нежнокоснувшись кончиками пальцев его щеки и внезапно подумав о том, как будетликовать Пип. На губах ее мелькнула улыбка. Когда она сказала об этом Мэтту,глаза ее смеялись.

– Знаете, я ведь тоже ее люблю. И просто дождаться немогу, когда познакомлю вас со своими детьми!

– Я тоже, – кивнула Офелия. Лицо у нее сияло отсчастья. И Мэтт с улыбкой снова поцеловал ее.

– С днем рождения, милая, – прошептал он. Черезмгновение губы его прижались к ее губам.

Когда за ним захлопнулась дверь, Офелия еще долго сидела втемноте, закрыв глаза и улыбаясь. Лучшего дня рождения у нее еще не былоникогда.

В первый же вторник после ее дня рождения Офелии опятьпредстояло ночное дежурство. Боб ворчливо напомнил ей, что в прошлый раз онавела себя на редкость беспечно, когда они обходили «стойла» – так он обычноименовал коробки, в которых ютились бездомные. Как правило, они по двоедвигались от одного такого импровизированного жилища к другому, расспрашивая ихобитателей, в чем они нуждаются. Во время подобных обходов следовало бытьначеку, чтобы избежать неприятных сюрпризов, напомнил ей Боб. А Офелия бродилакак во сне. Взгляд у нее был мечтательный, и она не раз и не два поворачиваласьспиной к обитателям трущоб, а этого делать не следовало. Как правило, всезаканчивалось достаточно мирно, но они никогда не должны забывать обосторожности – одной из основных заповедей их команды. Тут, на улицах, царилзакон джунглей. Обычно те, о ком они заботились, трогательно благодарили их, невыказывая ни малейшей враждебности, и на глаза их порой наворачивались слезы.Однако встречались среди них и другие – ожесточенные и озлобленные изгои,только и ожидавшие случая, чтобы выместить на ком-нибудь зло, которое причинилиим. Так называемые двуногие хищники готовы были на все, лишь бы урвать кусокпобольше, отобрав и то немногое, что доставалось их собратьям по несчастью. Какни грустно сознавать, но все члены их команды прекрасно знали, что едва литреть того, что они раздавали, попадает в руки тех, кому это предназначено. Всеобитатели дна думали лишь об одном – выжить любой ценой. А для этого всесредства хороши. Все, что можно было сделать для несчастных, – это пуститьим пулю в лоб и молиться, чтобы все обошлось.