Барак Обама: Великодушие

Я сопровождала президента Обаму через Овальную колоннаду к Восточному крылу Белого дома, когда к нему подошел один из конгрессменов с супругой и детьми. Они прибыли в Белый дом на Пикник Конгресса – ежегодное мероприятие, проводившееся на Южной лужайке с участием всех членов Конгресса и их семей. Для президента Обамы это был конец рабочего дня в Овальном кабинете, и теперь он быстрым шагом направлялся в резиденцию, чтобы затем вместе с первой леди выйти к гостям. Конгрессмен подошел к президенту, энергично пожал ему руку и широко улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ, а конгрессмен тут же представил ему членов своей семьи и попросил о групповом фото. Президент вежливо согласился.

Наблюдая за их внешне довольно искренней и оживленной беседой, я не могла отделаться от ощущения некой странности в поведении конгрессмена – как будто он был девочкой-фанаткой, а не высокопоставленным чиновником, избранным в результате голосования. На протяжении всего разговора президент оставался вежливым и учтивым, словно они были давними друзьями. И даже торопясь в резиденцию к супруге, он нашел время, чтобы поболтать с детьми этого человека, расспросить их об учебе и о том, нравится ли им в Белом доме. Наконец, воспользовавшись паузой, президент вежливо извинился, и мы пошли дальше, в направлении Восточного крыла, а затем вошли в лифт, которым управлял дворецкий.

Когда двери закрылись, президент посмотрел на меня и на дворецкого и сказал: «Человек, с которым мы только что встретились и который так жаждал представить меня своей семье, с самого первого моего дня на посту публично критикует мою политику». И он принялся с горечью пересказывать все оскорбления конгрессмена в свой адрес. Я всегда вспоминаю этот эпизод, когда пытаюсь в уме составить перечень качеств, укладывающихся в формулу «быть президентом». Даже при встрече с одним из самых яростных своих оппонентов, имея возможность уклониться от беседы, и уж тем более от фотографии с его семьей, Обама проявил истинное великодушие к своему противнику.

Несмотря на огромное давление, которое ощущают на себе главы государства, я не раз видела с их стороны проявление невероятного самообладания. Именно такого поведения мы ждем от тех, кто управляет нашей великой страной – но так же должны вести себя и все мы. Для этого вовсе не обязательно занимать важную должность или быть известной личностью с определенным весом в обществе. В тот день в Овальной Колоннаде президент продемонстрировал не политические качества, а свою собственную добродетель. Он мог бы припомнить те нападки и оскорбления, которым подвергся со стороны этого человека, и ответить ему соответствующе. Имел на это право, такая реакция была бы закономерной и справедливой. Но подобная мелочность и мстительность только принизили бы его в глазах окружающих. Именно этим обусловлено его решение и его выбор. Вместо того, чтобы предъявить счет своему обидчику, он предпочел сдержать эмоции. Так же надо поступать и в тех случаях, когда нас высмеивают, публично унижают и ставят в неловкое положение. Первой и естественной реакцией для каждого будет дать сдачи – но это не значит, что для нас лично это решение правильное.

Защитить эго и отстоять свою честь – не одно и то же.

– Мне нужно кое-что тебе показать, – сказал отец, припарковывая машину. Мы только что миновали длинную, извилистую дорогу через гористую местность греческого острова Хиос. Был знойный день середины лета, и там, откуда мы приехали, десятки ребятишек плескались в кристально-чистой воде Эгейского моря, собирали у скал моллюсков и ели мороженое. Мне было девять лет, и больше всего на свете мне хотелось того же, но вместо этого мы приехали в древний монастырь на самой вершине горы.

– Зачем мы здесь? – спросила я отца. Вместо ответа он молча направился к обнесенному стеной двору монастыря. Я пошла за ним.

Догнав его, я оказалась на эдаком плато. Нашим глазам предстал каменный архитектурный комплекс с белеными стенами. Белизна эта казалась еще ярче на фоне синего неба и черепицы, покрывавшей крышу. Большая стальная входная дверь была украшена черными крестами.

– Что это за место? – снова спросила я, когда мы вошли в открытые ворота.

Словно в ответ на мой вопрос появилась монахиня. Она подошла к отцу, вежливо поздоровалась, он ответил, и монахиня жестом пригласила нас следовать за ней к центральному зданию – небольшой церквушке. Никогда прежде я не бывала в подобных местах, и потому всю дорогу завороженно молчала. Монахиня подошла к алтарю и, указав на большое коричневато-бордовое пятно на белом мраморном полу, сказала: «Вот здесь их и убили».

Монастырь святого Мины стоит на вершине холма, откуда открывается вид на деревню Неокори, что на острове Хиос, где вырос мой отец. Монастырь возведен в пятнадцатом веке и знаменит как место Бойни 1822 года, когда тысячи преследуемых греков искали убежища в его стенах, а угодили в ловушку турецкой армии. В течение нескольких лет здесь было убито и сожжено живьем более трех тысяч греков.

Я переводила взгляд с земли под ногами на отца, он же просто кивал. Монахиня издалека наблюдала за тем, как на моем лице мало-помалу отражалось осознание произошедшего. Потом она медленно повернулась и повела нас в маленькую комнатку за алтарем. Когда мы оказались внутри, я почувствовала, что от стен исходит какой-то странный запах, но не могла понять его природу. Сама комнатка напоминала пещеру – сырую и холодную, выбитую прямо в скале. Постепенно глаза мои привыкли к полумраку, и я увидела их: сотни и сотни черепов, лежащих на груде костей, уставились на меня своими пустыми желтоватыми глазницами. Тут я поняла: это не пещера, а склеп!

– Это черепа мужчин, женщин, детей и младенцев, убитых турками, – пояснила монахиня. В голосе ее не было ни гнева, ни отчаяния, словно она давно примирилась с этой немыслимой трагедией, и теперь просто излагала факты. В детстве это не укладывалось у меня в голове: «Зачем кому-то убивать младенцев? Или вообще – греков? Что плохого сделали греки, чем заслужили такую ненависть, чтобы извести под корень целую цивилизацию?»

Мы видели результат массовой резни. Спустя почти четыре столетия турецкого господства, в 1821 году, устав от преследований и притеснений, греки подняли бунт и объявили себя независимыми от Османской Империи. Ответная мера была суровой и жестокой: на остров была отправлено более чем сорока тысячная турецкая армия.

Вслед за монахиней мы вышли из церкви, вновь оказавшись на залитом солнцем дворе. Она остановилась у колодца с питьевой водой и, взяв меня за руку, подвела к нему.

– Там, внутри прятали детей, – сказала она. – Родители надеялись, что если спрячут детей в колодце, то спасут их.

– Что же случилось? – спросила я.

– Турки подожгли колодец.

Я посмотрела в черноту скважины, потом – снова на монахиню. Помню, как подумала про себя: «Надеюсь, они давали им сдачи! Надеюсь, они боролись до конца!»