В каждом веке начиная со времен Иисуса жили люди, настолько упорно стремившиеся к достижению добродетели, что в какой–то момент они становились образцами для других — и сегодня могут служить для нас самими яркими примерами христианской жизни. На западном фасаде Вестминстерского аббатства изображены двадцать шесть мучеников XX века, родившихся в разных странах. Упомяну только одного из них.

Польский католический священник Максимилиан Кольбе оказался в Освенциме вместе со своими соотечественниками. Одного из узников приговорили к смертной казни за неудачную попытку побега. Этот человек начал плакать: у него оставались жена и дети, судьба которых его беспокоила. Кольбе вышел вперед и предложил казнить его вместо того заключенного. Он шел на смерть спокойно. Ему предстояла голодная смерть, но когда охранники обнаружили, что Кольбе жив после двух недель голода, ему ввели смертельную дозу яда. И вот что важно для нас: Кольбе действовал не под влиянием стихийного порыва и не из послушания правилам. Он сделал то, что стало для него естественным, это была кульминация жизни, в которой Кольбе отдавал себя другим, стремился следовать за Иисусом в своем пастырском служении и ежедневно участвовал в таинствах. Как и у пилота Челси Салленберджера, у Кольбе не было времени для размышлений, и оно ему было не нужно. Он уже все продумал раньше, в результате чего жертвенная любовь стала для него привычкой, второй природой. И в нужный момент он моментально принял свое решение.

Приведу еще один пример, не столь отдаленный от нас по времени. В огромной церкви шла великолепная служба с красивой музыкой и роскошными облачениями, на ней присутствовали тысячи людей, которые с трудом могли разместиться в этом огромном здании. Где–то через десять минут после начала службы в церковь внезапно ворвались люди, которые ранили одного из присутствовавших, не хотевшего их пускать, и стали бегать по церкви, выкрикивая лозунги. Это была группа протеста, знаменитая на всю страну своим скандальным поведением (причем их программа не имела прямого отношения к этой церкви или кому–то из участников богослужения).

Протестующие стали перед алтарем, прокричали свои лозунги, помахали своими плакатами, а затем остановились.

Они явно не знали, что им делать дальше, когда они уже зашли достаточно далеко. Но и другие люди в церкви также не знали, что надо делать. Люди, отвечавшие за порядок, были испуганы случившимся и не понимали, как себя вести. Никому не хотелось устраивать сцены (быть может, кроме участников группы протеста, которые могли бы выкрикивать свои лозунги, когда их ведут в полицию). Ход службы был нарушен. Силовые методы, необходимые для того, чтобы остановить ворвавшихся, только ухудшили бы общее положение. Пока все мы недоумевали, чем все это кончится, один из старых служителей церкви подошел к протестующим и тихо поговорил с ними. Затем он подошел к предстоятелю на богослужении и тоже обменялся с ним несколькими словами. После этого предстоятель объявил собравшимся, что наши «нежданные гости» согласны мирно покинуть помещение, после того как им дадут три минуты на то, чтобы изложить свои требования.

Как это все получилось? Меня удивляло поведение человека, который подошел к протестующим. Я бы на его месте совершенно не знал, что им сказать. Я бы испугался, не зная, что они сделают со мной, когда я к ним подойду, и опасался бы усугубить ситуацию своими словами и действиями. Как я узнал позже, он сказал им примерно следующее: вы уже выразили свой протест, и, если дело будет продолжаться в том же духе, вы скорее начнете не укреплять свое влияние, но его терять. Но что дало ему силу сделать все это так спокойно?

И здесь я вспомнил, как много лет назад видел этого человека на улицах большого города. Он, в одежде священника, остановился и мирно присел на бордюр тротуара, чтобы поговорить с группой мужчин, пьющих денатурат.

Это выглядело совершенно естественно, и эти люди так это и воспринимали. Он шел, чтобы проповедовать на службе, но, казалось, совершенно не спешил. Было видно, что подобные разговоры происходят довольно часто. Его долгий опыт научил его спокойно и мудро разговаривать с людьми, которых большинство других просто боится. И когда через пятнадцать лет после этого он столкнулся с тем происшествием в церкви, о котором мы говорили, у него уже вполне сформировались привычки веры, надежды, любви и отваги. И в нужный момент ему не понадобилось время для размышлений — здесь сработала вторая природа. Он действительно знал, что и как нужно сделать. Этот человек многому меня научил, но этот случай особенно крепко врезался в мою память. Его имя — Роуэн Уильямс.

Мы видим вокруг себя множество примеров, но каждый из них стоит в определенном контексте. И этот контекст — я знаю, насколько тривиальным стало это слово, — община народа Божьего. Мы уже говорили о том, что призвание царственного священства, призвание развивать христианские добродетели, чтобы стать подлинными людьми, отражающими образ Божий, касается не только каждого человека отдельно, но и всей общины. Аристотель считал, что добродетельный человек должен играть важнейшую роль в жизни полиса, города — основной политической единицы тогдашнего времени. Христианские добродетели, хотя они и порождают великих лидеров, предназначены для того, чтобы все тело Церкви действовало на основе усвоенной добродетели, ставшей привычкой. Таким образом, рассмотрев значение примеров и образцов поведения, мы должны обратиться к новой теме. Как мы уже говорили, то место, где мы осваиваем христианские привычки сердца и жизни, и средство для формирования этих привычек, — это то, что мы несколько расплывчато называем церковью.

Тут был бы неуместным разговор о природе церкви. Это слишком широкий и сложный вопрос. Но когда я здесь говорю «церковь», я подразумеваю три взаимосвязанные вещи. Я должен сказать здесь об этом, чтобы помочь лучше понять этот предмет тем, кому он кажется слишком таинственным, а также сделать его доступнее для тех, кого он отталкивает.

Во–первых, я подразумеваю под «церковью» весь народ Божий в целом, от Авраама, жившего в глубокой древности, до ребенка, которого я крестил несколько дней назад: это великое множество людей, которых трудно было бы сосчитать, из каждой страны и культуры под солнцем. И значительное число христиан уже отправилось наслаждаться покоем с Иисусом Христом в ожидании грядущего воскресения (вероятно, таковых большинство, но поскольку сегодня на земле живет столько людей, сколько их не было, даже если суммировать жителей разных исторических эпох, и поскольку церковь на протяжении последних десятилетий так широко распространилась, я в этом не уверен). Умершие христиане остаются членами единой семьи, частью народа Христова, и мы продолжаем учиться у них и радуемся нашей общей жизни в те моменты, когда соединяются небо и земля — когда мы молимся, читаем Писание, участвуем в таинствах или служим нуждающимся в Божьем мире, особенно бедным. Не менее важно и то, что значительная часть членов христианской семьи живет в странах, которые резко отличаются от наших, местные обычаи и социальные нормы которых нас удивляют, как их удивляют наши. В 2008 году, когда мы принимали у себя на Ламбетской конференции гостей со всего мира, меня поразило, как сильно отличаются одна от другой представленные там культуры. Этот контекст с широкими рамками времени и пространства создает общую среду, где христиане, поодиночке и вместе, осваивают те привычки, из которых состоит христианская добродетель.