— Если бы ты все сделала заранее, если бы все вовремя подготовила, все бы получилось. Я тебе не сочувствую, клянусь.

Порфирио, с его невероятно густыми бровями, жутко длинным носом, большой головой и крупным ртом, с каждым днем становился все больше похожим на своего отца. А еще он не особо оценил редкую красоту моего жениха. После ужина, пока я стояла в очереди перед барной стойкой, чтобы попросить еще одну рюмку, он неожиданно приблизился ко мне и тихо спросил:

— Скажи мне, Малена, что за человек твой муж? Ты действительно хочешь стать его женой, или, может быть, есть еще какая-то причина, которая мне неизвестна? Мы можем поговорить? — спросил Порфирио.

Я удивленно посмотрела на него и растерялась. Я старалась избегать Порфирио, а вместе с ним и Мигеля, как только увидела их, — они были героями воспоминаний моего детства. Слова Порфирио задели меня, словно моя старая любовь к обоим братьям еще не ушла в прошлое.

— Это необязательно.

— Но мы всегда были друзьями, поэтому я хочу поговорить с тобой о нем, — не унимался Порфирио.

— Хорошо, — сказала я, стиснув зубы. — Это не первая моя любовь. А как быть с тобой? Ты тоже удивительный человек — женился на красивой женщине, которая за всю свою жизнь всего-то и сделала, что две дюжины плохих фотографий.

Порфирио принялся глазами искать Сюзанну. Я проследила за его взглядом и увидела ее, после чего раскаялась в каждом своем слове. Жена моего дяди как раз закончила устраиваться за камерой. Она не была ни хорошим фотографом, ни приятной собеседницей, ни замечательной рассказчицей, но, с другой стороны, была доброжелательной, учтивой и приветливой.

— Возможно, — медленно ответил мне Порфирио, его взгляд неспешно оторвался от великолепных ног Сюзанны, которые казались еще длиннее из-за каблуков. Теперь он смотрел на меня. — Но мне, по крайней мере, нравится жить с ней.

Было очень трудно определить, солгал он или нет. «Ты же видишь, с тобой происходит то же самое, что и со мной», — в последний момент я не решилась сказать это Порфирио, потому что он не хотел меня слушать. Я лишь подняла руку и медленно ее опустила — это движение помогло мне найти подходящие слова.

— Тебе не нужно думать обо мне, Порфирио. Понимаешь? Я найду выход из своих проблем сама без твоей помощи.

— Я это знаю, — он крепко схватил мою руку и с силой ее сжал. — Но я хочу помочь тебе, потому что люблю тебя.

Я с усилием вырвалась и заговорила громче, не отдавая себе отчета, что привлекаю к нам внимание гостей.

— Иди ты в задницу, идиот!

Порфирио, не поддаваясь эмоциям, тихо ответил:

— Только после тебя, Индианка!

Я не видела Порфирио до дня моей свадьбы — почти шесть месяцев, — но теперь все переменилось. Я удивилась, когда наткнулась на подарок, который он сделал нам вместе с Мигелем. Этот подарок был самым роскошным из тех, что мы получили. Братья вложили в подарок всю душу, весь свой опыт и умения. Они сами разработали чертежи, подобрали материалы и сделали нам кухонный гарнитур для нашего семейного гнездышка, к тому же оплатили встроенную бытовую технику и установку. Я почувствовала себя ужасно неловко. Мне было трудно принять подобный подарок. Я решила убедить Сантьяго, что нам следует оплатить хотя бы мебель, но он, настроенный прагматично (в то время это мне в нем очень нравилось), категорически отказался, а мама, впечатленная щедростью братьев, которые подарили Маку всего лишь софу, поддержала зятя. Когда я позвонила Мигелю с Порфирио, чтобы их поблагодарить, мне ответил Мигель, Порфирио уехал из Мадрида. Мигель вспомнил свадебные события и сказал:

— Ты очень красивая, Малена, невероятно красивая. Это говорит только о том, что я очень ошибался. Прости меня.

Я ничего не ответила и только улыбнулась в ответ, заглядывая в гостиную. Мой муж громко смеялся с Рейной, которая в черном платье с открытыми плечами выглядела весьма экстравагантно. Платье было очень красивым и хорошо подчеркивало фигуру. Я подумала, что Сантьяго больше подходит Рейне, — вместе они смотрелись очень гармонично.

* * *

Жуткий пронзительный визг свиньи разодрал холодный воздух и разрушил идиллический пейзаж, как только я оставила позади последний деревенский дом. Снег покрыл его глинобитный фасад и вишневые деревья по обе стороны большой проезжей дороги.

Я не прошла и десяти шагов, когда около меня затормозила машина. Эухенно, — один из двух сыновей Антонио, решил подвезти меня. Мне стоило больших усилий убедить его, что я предпочитаю дойти до мельницы пешком. Мои уши замерзли, я едва чувствовала пальцы ног, но я шла, решив не думать о дурном предзнаменовании, звучавшем в резких свиных воплях, с каждым шагом становившихся более пронзительными, резкими, трагичными. Мельница «Росарио», которой было уже два столетия, находилась недалеко. Когда я свернула и пошла по тропинке, ведущей к реке, то почувствовала сильное искушение вернуться в деревню. Я остановилась посреди дороги, как будто не знала, куда идти дальше, как будто потерялась в этих полях, которые знала как свои пять пальцев, каждое деревце, каждую травнику. Но скоро я передумала, потому что очень хорошо сознавала: времени у меня мало.

Я ускорила шаг — и вот показались очертания сушильни. Я быстро пошла в се сторону, почти побежала. Я заранее выбрала это зимнее время, долго листая календарь и просчитывая плюсы и минусы последних дней декабря. Можно было предвидеть многое, но только не то, что по странному совпадению именно в этот день Теофила решит зарезать свинью. Я не подозревала об этом, когда попутная машина высадила меня в нужном месте, прямо перед мясной лавкой, закрытой по случаю семейного праздника, как гласило объявление на двери, написанное от руки на обрывке бумаги. Прежде я могла бы расценить это объявление как доброе предзнаменование. Тогда мне не приходило в голову, что Теофила устроит убийство в день семейного торжества.

Образ Фернандо поселился в моей памяти давно и надолго. Я заканчивала вязать два джемпера из толстой шерсти с длинным мягким ворсом. Шерсть для джемперов бабушка Соледад пряла специально для меня. Рейна, которая захотела присоединиться к нам в Мадриде за несколько дней до того, как вернулись наши родители, решила, что эти джемпера предназначались мне, а потому разозлилась, что ее ожидания не оправдались, увидев, как их заботливо завернули в бумагу. Рейна сама перевязала пакет. «Где твое достоинство?» — спросила она меня, а я не захотела ответить. Внутри между красной и небесно-голубой шерстью была вложена короткая записка: «Фернандо, я умираю».

Я больше не хотела видеть этот пакет. На почте меня уверили, что адресат посылку получил, и я стала ждать ответа. Ждала долгие месяцы, но ничего не дождалась. Тогда я узнала о существовании местной ежедневной газеты, которая выходила исключительно в городе Фернандо, там ее читали все без исключения. Мне рассказал об этом студент-германист, с которым я однажды познакомилась в факультетской столовой. Мне пришлось долго ждать, прежде чем в мои руки попал очередной номер этой газеты. С того времени я начала размещать в ней объявления.