В ноябре 1988 г. Политбюро ЦК КПСС приняло решение об одностороннем сокращении армии на 500 тысяч человек. Сокращение ракетно-ядерного потенциала в 1987 г. было результатом Договора СНВ и должно было проводиться с обеих сторон. Но теперь речь шла об одностороннем сокращении войск всех видов, о чем М.С. Горбачев должен был объявить с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН как о мирной инициативе СССР. Это была директива, и Генеральный штаб принял ее к исполнению за счет всех округов и группировок, чтобы не разрушать сложившихся организационных структур, систем управления и материально-технического обеспечения. Сокращение армии – это дорогое дело. Обученный офицер приходит на службу и продвигается по службе всю жизнь. Он живет с семьей, как правило, в военном городке – на Урале, в Германии, где-то близ китайской границы. При досрочном расторжении контракта офицеру надо выдать компенсацию, предоставить новое жилище, найти работу, помочь в освоении гражданской профессии. Никто не пойдет служить в армию, которая не заботится о своих офицерах в подобных ситуациях. Это знали еще полководцы Древнего Рима. Однако поспешное сокращение армии в первые месяцы 1989 г. не сопровождалось во многих случаях подобной заботой об армии. Я столкнулся с этой проблемой почти сразу после избрания меня народным депутатом СССР от Ворошиловского (Хорошевского) района Москвы. Одним из первых посетителей ко мне пришел 40-летний капитан танковых войск, уволенный в запас в одной из дальневосточных армий. Он призывался в армию из Москвы, окончил военное училище и служил в армии почти 20 лет. Теперь он вернулся в Москву с женой и двумя детьми и временно поселился у матери в однокомнатной квартире. Власти района обязаны были предоставить ему квартиру в Москве. Однако строительная активность в Москве начала сокращаться, и резерва квартир для демобилизованных офицеров не было. И таких примеров по Москве были сотни, а по всей стране – десятки тысяч. Однако положение дел в армии на протяжении всего 1989 г. продолжало ухудшаться. Успешные переговоры с Китаем о налаживании добрососедских отношений привели к необходимости существенно сократить советские вооруженные силы, дислоцированные вдоль советско-китайской границы. Солдаты, окончив службу, разъезжались по домам, но офицерам надо было найти новую работу и зарплату. К началу 1990 г. бесквартирных и безработных офицеров почти в каждом городе страны были тысячи.

Ни Михаил Горбачев, ни Борис Ельцин никогда не служили в армии и плохо понимали ее интересы и потребности. М. Горбачев просто не знал, что делать, и, по свидетельству маршала С. Ахромеева, ставшего в 1989 г. помощником М. Горбачева по военным делам, у него (Ахромеева) накапливались десятки докладных записок от самых высших военных руководителей. Но Ахромеев даже не мог показать эти документы М. Горбачеву, так как тот отказывался принимать своего помощника по 3 – 4 месяца.

Армию травмировали не только ухудшение ее материального положения и трудности при демобилизации. Еще в конце 1988 г. в условиях гласности, но и при явном попустительстве высших партийных инстанций начали множиться оскорбительные для армии публикации. Армия, ее офицерский состав и особенно ее генеральский корпус начали представляться в печати как оплот консерватизма в стране и как опасность для демократической перестройки, начались самые острые публикации про «дедовщину». Это было необходимо, но получалось так, что именно армия стала представляться источником всех бед в обществе и в его морали. Можно было подумать, что партия или советская печать были школой морали или достоинства. Особенно много разговоров и публикаций было в 1989 г. вокруг «генеральских дач». Для рядового рабочего или служащего они представлялись верхом роскоши или результатом злоупотребления.

Апрельская трагедия в Тбилиси умножила обвинения против армии. Бурный взрыв эмоций вызвало выступление А.Д. Сахарова на Первом съезде народных депутатов СССР, когда он без всякой проверки, ссылаясь на публикацию какой-то канадской газеты, заявил о том, что в Афганистане были якобы случаи, когда по приказу командования с вертолетов расстреливали оказавшихся в окружении группы советских солдат – чтобы помешать попаданию этих солдат в плен. Это была несомненная провокация. Академик А. Сахаров был очень часто резок и несдержан в своих заявлениях, и кто-то подсунул ему перевод из канадской газеты, которых он сам никогда не читал. Резкие антиармейские высказывания допускал с трибуны съезда и Анатолий Собчак. Их можно было слышать, хотя и не с трибуны съезда, от Эдуарда Шеварднадзе, который занимал тогда пост министра иностранных дел СССР и был членом Политбюро. Антагонистические отношения между МИДом и высшим генералитетом не были тогда секретом для нас, народных депутатов.

С самого начала 1990 г. положение дел ухудшилось и в связи с резким уменьшением военного производства. При сокращении численности армии в еще большей степени сокращался и оборонный заказ. В Хорошевском районе Москвы, от которого я был избран в Верховный Совет СССР, остановился крупный танковый завод. Руководству завода было предложено переходить на какой-либо другой вид продукции. Мне показывали цеха завода и объясняли, что завод, который работал как танковый более 40 лет, перевести на выпуск какой-то гражданской продукции невозможно. «Мы можем открыть и наладить работу отдельного цеха по производству ширпотреба, – говорил мне директор. – Но все остальные цеха можно только законсервировать».

Еще в конце 1989 г. по всем странам Восточной и Центральной Европы прошли «бархатные» революции. Начал распадаться Варшавский Договор. Возникло мощное давление с Запада, направленное на ликвидацию ГДР и объединение Германии на условиях ФРГ и Запада. Горбачев был не в силах преодолеть это давление. Надо было уступать, и вопрос стоял лишь о цене этих уступок и об их границе. По мнению военных, включая и маршала Сергея Ахромеева, М. Горбачев и в том и в другом случае пошел слишком далеко. Советский Союз почти ничего не получил за свои уступки, и он отошел дальше, чем это было необходимо. Уже в 1990 г. некоторые из дивизий, выведенных из благоустроенных военных городков в Германии, Венгрии и Чехословакии, размещались в палаточных городках в Белоруссии и на Украине. Военные деятели были недовольны, и во влиятельных армейских кругах был слышен ропот.

О настроениях в высших кругах армии маршал С. Ахромеев писал через год очень сдержанно: «Нам, военным руководителям, было очень трудно. Мы несли всю полноту ответственности за оборону страны, каждый на своем участке. Приходилось сокращать и фактически разрушать то, что создавалось в течение нескольких десятилетий громадным трудом наших старших товарищей сразу после Великой Отечественной войны, а позже усилиями нашего поколения. Кроме того, было ясно, что сокращение будет для многих офицеров и их семей тяжелым жизненным испытанием, драмой, а для некоторых даже трагедией. Трудно себе представить, что переживает человек, посвятивший себя воинской службе, когда в расцвете сил вдруг получает предложение уйти из армии. Значит, нужно начинать жизнь по-новому, фактически сначала. Его семья оказывается в незавидном положении, нередко без крыши над головой. Все это ложится тяжелым грузом на душу и на плечи военного руководителя[116].