– Ах, тот самый неустрашимый репортер! Очень приятно. Полин Уэббер. – Пожатие затянутой в перчатку руки дробит мне кости. – Я так много о вас слышала от Шерон и Питера! Познакомьтесь с моим мужем, Остином, который… – Она оборачивается, но мужа на месте нет. – В общем, Остин жаждет с вами познакомиться. Мы очень рады, что вы успели на свадьбу. Там ведь и рейсы задерживают, и стреляют?

– Да. Из Ирака не так-то просто выбраться.

– Несомненно. Шерон говорила, что вы были в этом ужасном месте… Фа… Фалафа? Фалафель? Ну, где вешали людей на мосту.

– Фаллуджа.

– Я знала, что оно начинается на «Фа». Как все это отвратительно! И зачем только вмешиваться в подобные дела? – Она гримасничает, словно принюхиваясь, не протухла ли ветчина. – Нет, нам, простым людям, этого не понять. Ну да ладно… – Она вручает мне белую гвоздику. – Вчера я наконец-то познакомилась с Холли и с вашей дочуркой, Ифой. Очаровательная девочка, сладенькая, так бы и съела!

Я вспоминаю разъяренного гоблина на пирсе:

– Да, конечно.

– Пиппа! Феликс! В коляске живой младенец!

Миссис Уэббер куда-то убегает, а мы продолжаем шествовать по нефу. Брендан без конца с кем-то здоровается, пожимает руки, целует подставленные щеки – здесь присутствует внушительный контингент разнообразных ирландских родственников, включая легендарную двоюродную бабушку Эйлиш, которая в конце 1960-х проехала на велосипеде от Корка до Катманду. Я постепенно перекочевываю поближе к алтарю. У входа в ризницу замечаю Холли в белом платье, а рядом с ней – молодого человека с красной гвоздикой в петлице; Холли смеется какой-то его шутке. Когда-то и я мог ее вот так рассмешить. Этому парню она явно нравится, и мне очень хочется свернуть ему шею, но разве можно его винить? Холли выглядит просто сногсшибательно. Я подхожу к ним. Жесткий воротник новой рубашки натирает мне шею, а старый костюм жмет в раздавшейся талии, но лишний вес исчезнет, как только вернется прежний суровый режим, скудная диета и физические нагрузки.

– Привет, – говорю я.

Холли принципиально не смотрит в мою сторону.

– Привет, – откликается парень. – Меня зовут Дункан. Дункан Прист. Моя тетя пометила вас белой гвоздикой, значит вы гость со стороны Шерон.

Мы обмениваемся рукопожатием.

– А вы племянник Полин?

– Да. Двоюродный брат Питера. А с Холли вы знакомы?

– Мы постоянно встречаемся на свадьбах и похоронах, – невозмутимо заявляет Холли. – В общем, на всяких утомительных семейных мероприятиях, которые страшно мешают стремительной карьере.

– Я – отец Ифы, – объясняю я ошарашенному Дункану Присту.

– Тот самый Эд? Эд Брубек? Ваша… – он глядит на Холли, – вторая половина? Как жаль, что вы вчера вечером пропустили мальчишник Пита!

– Увы! Но я постараюсь справиться с постигшим меня разочарованием.

Дункан Прист, чувствуя мое дурное настроение, благодушно замечает:

– Да, конечно. Ну, пойду проверю, как там дела.

– Простите Эда, Дункан, – говорит Холли. – Его жизнь до такой степени наполнена смыслом и приключениями, что ему позволено вести себя по-хамски со всеми нами, жалкими леммингами, рабами зарплаты, убогим офисным планктоном. Мы должны быть благодарны, что он хотя бы иногда замечает наше существование.

Дункан Прист улыбается ей, как взрослый в присутствии расшалившегося ребенка:

– Очень рад с вами познакомиться, Холли. Надеюсь, мы еще увидимся на банкете.

Он уходит. Мерзкий тип.

Я отказываюсь слушать предательский внутренний голос, утверждающий, что «мерзкий тип» – это я.

– Великолепно, – говорю я Холли. – Твоя преданность выше всяческих похвал.

– Я тебя не слышу, Брубек, – презрительно бросает она. – Тебя здесь нет. Ты в Багдаде.

В обрамлении звездно-полосатого американского и обруганного нового иракского флагов генерал Майк Климт, опираясь на кафедру, обратился к представителям прессы, собравшимся в таком количестве и в таком возбуждении, которое наблюдалось лишь в декабре прошлого года, когда глава американской оккупационной администрации Льюис Пол Бремер-третий под громкие радостные возгласы объявил о поимке Саддама Хусейна. Мы надеялись, что полномочный представитель Бремер сегодня удостоит нас своим присутствием, но де-факто великий визирь Ирака уже создал непреодолимую пропасть между собой и СМИ, которые с каждым днем демонстрировали все более критическое к нему отношение и все реже вспоминали о событиях 11 сентября. Климт, глядя в шпаргалку, прочел:

– «Варварская жестокость, проявленная в Фаллудже тридцать первого марта, идет вразрез с любыми нормами цивилизованных стран как в мирное, так и в военное время. Представители наших вооруженных сил не будут знать отдыха, пока преступники не предстанут перед судом. Нашим врагам придется понять: решимость коалиции не только не была подорвана, но даже укрепилась после того, как было совершено это страшное злодеяние. Оно лишь доказывает, что злодеи в отчаянии. Они понимают, что Ирак совершил решительный поворот. Будущее принадлежит не автомату Калашникова, а урне для голосования. Именно поэтому президент Буш объявил о своей полной поддержке посланника Бремера и командующих операцией „Доблестная решимость“. Эта операция не позволит тем, кто хочет уничтожить историческую справедливость, терроризировать огромное большинство миролюбивых иракцев и поможет приблизить день, когда иракские матери смогут наконец разрешить детям играть во дворе и будут столь же спокойны за них, как спокойны за своих детей американские матери. Спасибо за внимание».

– Я совершенно уверен, – пробормотал мне на ухо Биг-Мак, – что генерал Климт никогда не был матерью в Детройте.

Когда Климт согласился ответить на несколько вопросов, в зале сразу поднялся крик. Победителем в словесном побоище оказался Ларри Доул из Ассошиэйтед Пресс:

– Генерал Климт, вы можете подтвердить или опровергнуть сведения, предоставленные больницей Фаллуджи? Якобы за последнюю неделю были убиты шестьсот мирных жителей и более тысячи ранены?

Эти слова вызвали бурную реакцию присутствующих: США не учитывают и, возможно, не в состоянии учитывать число иракцев, убитых в перестрелках, так что подобный вопрос сам по себе означал критику их действий.

– Временная коалиционная администрация… – Климт, набычившись, посмотрел на Доула, – это не статистическое бюро. Мы осуществляем борьбу с инсургентами. Но я вот что скажу: в том, что в Фаллудже пролилась невинная кровь, виноваты они, а не мы. И если мы порой и совершаем ошибку, то всегда выплачиваем компенсацию.

По поводу компенсаций я готовил специальный репортаж для «Подзорной трубы»: кровавые выплаты снизились с двух с половиной тысяч до пятисот долларов за каждого убитого – меньше суммы, которую жители западных стран за раз снимают в банкомате, – а юридические формулировки на англоязычных бланках, которые необходимо заполнить для получения компенсации, большинству иракцев понятны так же, как марсианский.