«Я знаю!» – со злостью проговорил он про себя ещё раз, и первым, что бросилось ему в глаза, стали тонкие струйки дощатых прорех в дальнем углу комнаты, сквозь которые проступали одинокие лучи туманного утра. Весёлым круговоротом игрались в них неровные пылинки, витавшие повсюду вокруг, и, наблюдая за ними, Альфред не замечал, как проходило время. Сколько минут он уже не спал? Было ли это сном, или он просто вспоминал своё скучное и однообразное прошлое, которое ускользало от него всё дальше по мере того, как юноша проживал новый день, стараясь не попасться под руку своему похитителю? Как долго он ещё сможет вытерпеть его издевательства? И когда его тело больше не сможет выносить этот вездесущий холод? Задавая себе подобные вопросы, Альфред пытался сохранить свой разум от лишних волнений. Он лежал, забившись в углу небольшой деревянной комнаты, словно маленький напуганный ребёнок, и, сжимаясь от холода под чёрной овечьей шкурой, каждый раз боялся пошевелиться, ощущая всем своим естеством то ужасное чувство присутствия, исходящие со стороны зала, где на шершавом грязном лежаке вовсю похрапывал лысый человек.

Каждое его движение, каждый звук его поганого рта и каждый мимолётный взгляд в его сторону вызывали отныне в Альфреде лишь жгучую ненависть! Эта ненависть словно прорастала наружу из его былого страха, перекручиваясь с ним в отвратительный клубок измученного разума, делая своего обладателя безрассудным и порывистым. Из-за этого парень никак не мог успокоиться. Ему хотелось прирезать своего похитителя во сне, хотелось прокрасться мимо него и удрать подальше от этого места, хотелось выть от своей безнадёжности и обреченности, но усталость уже давно брала своё, и вместо этого измученный юноша мог лишь беспомощно тонуть в пучине своей ослабленной плоти.

И всё же у него оставалось небольшое преимущество. Оно появилось внезапно, всего три или четыре часа назад. В потёмках этой богами забытой корчмы, из угла этой самой комнаты, насквозь пропахшей запахом перегара, он услышал то, чего не должен был слышать, и одно это придало Альфреду небывалую уверенность. Теперь у Альфреда появилось имя! Имя, которым он мог назвать свою ненависть!

ДЖАРГУЛ!!! Джаргул-Джаргул-Джаргул-л-л-л! Джарр-гу-ул!..

Чёртов лысый урод! Уродливая рожа отвратного вида, нанизанная на помаранную одежду в ещё более уродливых обрывках всякой примитивной дряни – отныне Альфред буквально сочился ненавистью к этому человеку!

С того момента, как он услышал его имя в той незадачливой фразе, произнесённой нараспев каким-то хаас-динцем, с того момента, как в его уши проник каждый отдельный звук этого слова, оно засело в памяти Альфреда как якорь и осталось в ней навечно. К сожалению, оно так и не смогло прогнать его страх перед ним, и когда чёрный колдун вошёл в комнату, парень не смог придумать ничего лучше, чем забиться в угол и притвориться спящим, на что тот почти никак не отреагировал и сразу же завалился на лежак, предварительно ударив об пол чем-то тяжёлым. От этого звука сердце Альфреда машинально сжалось, и он застыл в ожидании новых побоев, но ничего такого не произошло. Тогда-то юноша и почувствовал, как в его разум закралось это новое чувство. Он слышал, как страшный человек устраивался на своём месте, слышал его отрывистое дыхание, сопровождаемое глубокими выдохами, и каждый раз представлял его движения за своей спиной, озвучивая их своим новым оружием: «Джаргул! Джаргул сел на свою паршивую задницу! Джаргул вдруг сделал это или взял со стола то! Джаргул! Джаргул! Джаргул!»

Напрочь забыв о том, что чёрный колдун мог читать его мысли, Альфред веселился про себя что было мочи и не мог успокоиться, пока не перебрал в мозгу все возможные картинки, олицетворявшие его кровожадные позывы. А когда он услышал, что его мучитель притих, то как можно тише повернулся назад, чтобы быстро взглянуть в его отвратительное лицо. Но в комнате было уже слишком темно, и парню ничего не оставалось, кроме как вслушиваться в издаваемые им звуки, отзываясь на них со всей злобой, что кипела в его жилах словно пламя.

Минута за минутой, час за часом тянулась вокруг него ночная мгла, обступая стены снаружи комнаты, и Альфред уносился с нею вдаль, разрываясь от идей и планов, о которых раньше не мог даже помыслить, и всюду они подогревались на огне его недавно обретённой ненависти. «Вырезать тот кусок плоти на своей шее! – гневно думал он про себя. – Нужно только найти что-нибудь острое! Оставлю магическое послание здесь, в этой комнате!.. Чёрт, надо было раньше это сделать, до того, как он пришёл! Джаргул – что за уродское имя!» – кривился Альфред, продолжая лихорадочно обдумывать планы своих возможных действий.

Так продолжалось ещё какое-то время, пока юноша не очнулся от того сумбурного воспоминания, похожего на сон, и теперь, когда он окончательно пришёл в себя, то понял, что в какой-то момент усталость всё-таки взяла своё, и он попросту вырубился. Однако ночь не дала ему облегчения. Оставшиеся после вчерашней драки синяки всё так же давали ему о себе знать, легонько пощипывая на щеке и губе тягучей болью, но за последние несколько дней Альфред успел получить столько новых синяков и ссадин, что уже почти не обращал на них внимания.

Куда больше его сейчас злило то, что он не смог дать сдачи своим вчерашним обидчикам. И хотя ими оказались лишь пьяные рабочие с полей, Альфреда хватило только на то, чтобы беспомощно валяться в грязи, пока один из них награждал его своими безжалостными ударами, а остальные смеялись, стоя вокруг него как наблюдатели. В тот момент в его душу закралась гнусная обида, и сейчас, с наступлением утра, она не утихла. Ему хотелось отомстить им! Отомстить им своими силами! По какой-то причине он уже был не такой, как вчера.

В глазах Альфреда горели новые чувства, которые он не раз испытывал в прошлом, но почти всегда прятал. Он прятал их даже тогда, когда терпел издевательства от Кана и когда становился посмешищем для всей школы после того, как его испуганное лицо в очередной раз «засвечивали» новомодным гилийским заклинанием «светокопии» и развешивали на этажах учащиеся старших курсов. В те времена Альфред пытался найти для себя разумное объяснение их злобе и тем самым облегчить свою тяжёлую ношу всеобщего козла отпущения, однако после сегодняшней ночи он даже не помышлял о подобном. Вместо этого его колотил странный кураж, и по какой-то необъяснимой причине он больше не мог бездействовать. Альфреду хотелось орать на своих обидчиков, хотелось выместить на них всё, что ему пришлось пережить за последние дни, и если бы не его страх перед своим пленителем и его убийственной магией, то, возможно, он бы отправился вниз прямо сейчас для того, чтобы разыскать их среди спящего там сброда!.. Во всяком случае, именно так ему хотелось думать.

Не замечая происходящего вокруг, Альфред продолжал размышлять на подобные темы, пока его слуха не достиг отвратительный звук самого ненавистного ему в целом мире голоса: «Ну чё, салага, проснулся уже?»

От такой неожиданности лицо парня мгновенно скривилось, но он не подал виду. И всё же его инстинктивно передёрнуло. Заметив это, чёрный колдун слегка приподнял бровь и вновь закрыл свои глаза, по-простецки растянувшись на лежаке. «Чую, – прокряхтел он в потолок, – ты вчера узнал что-то интересное». Лицо Альфреда окаменело. «Как он это понял?! Чёрт! Чёрт! Чёрт!» – заколотились в его голове испуганные мысли, но лысый человек не спешил обрывать их своими словами. Подложив свои руки под голову, он всё так же лежал на потрепанном лежаке и, казалось, что от каждой новой мысли Альфреда чёрный колдун получал свою порцию садистского наслаждения. Наконец, он лениво приоткрыл один глаз и снова заговорил: «Идиот! Ты что, маленькая девочка?! Хочешь обращаться к кому-то по имени – спроси его напрямую, а не дрожи от страха, сцыкун!» От этих слов Альфреду сразу стало обидно и немного стыдно, но, несмотря на подобные чувства, он так и не смог перекрыть ими свои страх, о котором говорил Джаргул. В очередной раз наблюдая за его нерешительностью, чёрный колдун протяжно зевнул, и пока Альфред пытался собраться с мыслями, резко потянулся и приподнялся с пола.