– Не понимаю. Я оставил его тут. – Галий заторможенно кивнул на пустой топчан в углу.

– Куда он мог пойти?

– Н-не знаю!

Гупан ринулся на кухню – она занимала половину этажа, композитор любил устраивать большие пиры. Но Анубиса не было даже в больших чанах для супа. Начальник стражи подскочил к окну, крикнул в густую от треска цикад тьму:

– Десять человек ко мне! Обыскать дом!

И не удержался, обернулся к Галию:

– Зачем ты это сделал?

– Ты ничего не понимаешь! – Музыкант подошел к окну, сцепил длинные пальцы, вынырнув из апатии сразу в горячечную нервность. – Думаешь, я из-за настоя? Потому что мальчишка мне его приносил? Да, я не могу без него сочинять. Климена не должна была мне отказывать. Но вы же ничего не знаете! Это я, я! Я помог Климене царствовать! И еще помогу! На самом деле…

В этот момент из темноты в окно влетел нож и вонзился музыканту прямо в горло. Галий взмахнул длинными руками, в его глазах заплескалось удивление…

– Держи мальчишку! – крикнул Гупан в окно и подскочил к Галию.

Первый музыкант царства держался за горло, и впервые из него вместо чудесных звуков вылетал чавкающий хрип. Гупан попытался зажать рану, но голова композитора откинулась, глаза закатились. Поздно.

Гупан бросился к выходу и столкнулся с бегущим ему навстречу начальником отряда:

– Ушел. Метнул в догнавшего его стражника нож и будто в воздухе растворился. Это не мальчишка, это злой дух…

* * *

Гупан вернулся во дворец мрачнее тучи. Постоял в коридоре, раздумывая, на какую половину царских покоев идти. И свернул к комнатам Зеро. К Климене он так и не зашел.

Когда забрезжил рассвет, Сатур сидел на кровати и держал в руках меч. Даже желтолицая девица с ее диковинными штучками от страха не спасла. Прогнал ее еще ночью. Все казалось: вот-вот придут его убивать.

Но никто не пришел.

Гупан заехал за ним рано утром. Через пятнадцать минут они уже подкатили к главной площади. Состязания со Священным быком по традиции проходили здесь, в самом сердце дворца.

Вход на арену перегораживала стена из охранников. Рядом бесновалась и улюлюкала толпа злых мальчишек.

– Что случилось? В чем дело? – волновались зрители.

– Дети не допускаются в целях безопасности, – заученно отвечали стражники.

– Все. Дальше сам! – подвел Сатура ко входу для спортсменов Гупан.

…Когда Сатур подходил к своей комнатке, где готовился к Играм, он увидел, что в соседней клетушке Яр натирает тело маслом. Но что у него с лицом?! Какая странная гримаса!

Сатур заглянул в проем двери. И только тогда понял: нет, не гримаса. Это идиотическая, на весь рот, улыбка. С лицом Яра творилось вот что: оно было неприлично счастливое.

* * *

Когда Гупан сказал Мине: «Хочешь, чтобы Яр остался жив, поезжай в этот портовый кабак и задержи его до утра!» – она не раздумывала. Села в повозку и поехала туда, куда он велел.

Что скажет Яру, даже не представляла.

А говорить ничего не пришлось.

…Яр сидел в комнатушке при портовом кабаке и злился. Час назад Гупан посадил его в свою повозку и привез в это злачное место, где внизу уже раздавались звон разбитых кувшинов и отборная брань.

Сейчас в душе у капитана ворочались сомнения.

Что, если Климена и Мина в опасности, а он прячется тут в вонючей конуре?

Яр уже поднялся, чтобы вернуться во дворец, как дверь его комнаты приоткрылась. С лестницы раздался чей-то пьяный рык, и перепуганная Мина упала прямо в его объятия.

Почему-то они сразу начали целоваться. И не переставали до утра.

Когда они обнимались и Яр сливался с ее телом, Мине казалось, что они парят в сине-золотом воздухе, а весь остальной мир остался внизу далекой ненужной точкой. Ничто на свете не могло быть прекраснее соединения их жадных, познающих друг друга тел. Арья соврала. Это не было здорово. Это было божественно.

– Ты тоже чувствуешь это? – спросила она Яра, когда они, обессилев, лежали на узкой кровати матросского кабака. Только сейчас она услышала, как внизу галдят пьяные.

– Что?

– То, что мы с тобой сейчас были где-то рядом с богами?

– Да, – улыбнулся Яр.

На самом деле он не любил пафосных слов. И чувствовал другое – яркую солнечную радость и удивительный покой, будто наконец нашел недостающую часть себя. Только теперь, прижимая к груди Мину, он стал целым.

Утром, еще не открывая глаз, он потянулся к ней, прижал к себе, нежно провел рукой… И вскрикнул: ладонь скользнула по чему-то пупырчатому, холодному, скользкому.

Яр подскочил. Рядом с Миной, пригревшись у нее под боком, дремала зеленая ящерица с крупной головой, похожая на маленького дракончика.

– Что, что случилось? – всполошилась со сна Мина.

Яр рассмеялся:

– Вообще-то я хотел, чтобы мы спали только вдвоем!

Дракончик покосил на него недовольным глазом. Похоже, он хотел того же.

Почему-то именно это свое пробуждение Яр со смешком вспомнил, готовясь к прыжку.

Площадь дворца напоминала огромную клумбу. На финал состязаний девушки принесли охапки цветов, а сама арена, засыпанная желтым песком, была похожа на сердцевину ромашки. Последний день Игр всегда был праздником.

Оркестр играл с самого утра, и многим песням подпевали даже чужеземцы.

– Интересно, где Галий? – повернулась Климена к сидящему рядом Радаманту.

Командующий пожал плечами. Гупан, стоящий за их спинами, отвернулся. Прыжки через спину быка начинали самые молодые участники.

Мина не была такой искусной спортсменкой, как Арья. Но этого состязания не боялась. Вышла в изумрудной юбочке на середину арены, поклонилась публике и Священному быку. Разбежалась, подпрыгнула, схватилась за золотые рога, легкой ласточкой пролетела между ними, перевернулась в воздухе. И, оттолкнувшись от бычьей спины, приземлилась, даже не пошатнувшись.

Стадион зааплодировал.

Вдруг белоснежный бык развернулся. Низко наклонил шею. И пошел на Мину.

Публика ахнула.

– Беги! – крикнул ей кто-то.

Но тут бык, склонив золотые рога до земли, подставил Мине лобастую голову. Он хотел, чтобы она его погладила.

Такого еще не бывало! Народ засмеялся, зааплодировал. Мина ласково потрепала быка по белому лбу, почесала за ухом, как кошку. Он блаженно зажмурился.

И Пелопс объявил перерыв.