В среду у меня появился Рахманов с корзинкой клубники ибутылкой шампанского, слегка навеселе и очень довольный жизнью. Начал хвастать,что выиграл заковыристое дело. Слово «заковыристое» произносил с особымудовольствием, выводя рукой кренделя в воздухе.

— Детка, я гений. Заявляю без ложной скромности. И ячертовски устал. Мы едем отдыхать. В субботу. Твой паспорт готов, вообще всеготово. Собирай вещи. Две недели только солнце, море и твоя любовь.

К тому моменту шампанское он выпил, языком ворочал с усилиеми был вполне счастлив. Мне не хотелось никуда ехать. Не помню, чтобы у менятогда возникли особые предчувствия. На душе было гаденько, что неудивительно,имея в виду, к чему я готовилась. И против отдыха, что называется «напоследок»,я, разумеется, не возражала, но ехать упорно не хотелось.

На следующий день я позвонила из автомата Рогозину. Выслушавменя, он заявил, что ехать надо, мой отказ покажется Рахманову подозрительным,а сейчас лучше всего соблюдать осторожность. В пятницу Рахманов трижды мнезвонил, радовался поездке, как ребенок, что слегка удивляло, просил не братьслишком много вещей и тут же, интересовался, какое из платьев я возьму.Кажется, это его всерьез интересовало. Извинился, что не сможет прийти сегодня,и напомнил, что вылет в субботу в 12.40, он заедет за мной часов в девять утра.

И я отправилась отдыхать с Рахмановым. Те две недели вполнеможно назвать счастливыми, притворство в земном раю давалось мне легко.Рахманов был уверен в моей любви и доволен, а я мрачно усмехалась, представляяего лицо, когда он узнает… С его точки зрения, то, что я задумала, будетпредательством. Как еще он мог это назвать? Вытащил из сточной канавы, пригрел,на приличный курорт вывез, а я спуталась с врагами за его спиной. Лишнееподтверждение известной истины, что шлюхам доверять никак нельзя.

Не буду врать, что я испытывала угрызения совести, однако яи представить себе не могла, что Рахманов предаст меня гораздо раньше, причем слегкостью, вызвавшей даже некоторое удивление. Разумеется, само предательствоне поразило, скорее поразила поспешность, с которой вдруг начали развиватьсясобытия, и совсем не так, как я того ожидала.

Трижды я звонила Машке, и трижды она заверяла, что у нее всев порядке. Голос звучал буднично, и я понемногу успокоилась. За четыре дня довозвращения опять позвонила — телефон не отвечал. Меня это не удивило и ненасторожило. Даже когда поздно вечером Машки не оказалось дома, я невстревожилась. Мало ли, проводит время со своим шефом… Ее мобильный упорно неотвечал, но к тому моменту, когда я начала беспокоиться всерьез, пришло времяпаковать вещи. Я решила, что, вернувшись домой, выясню на месте, какого дьяволаона не берет трубку.

Самолет прибыл ближе к полуночи, и дома я оказалась ужепоздней ночью. Наплевав на возможное Машкино ворчание, сразу же позвонила ей.Ее мобильный был отключен, домашний телефон не отвечал. Я поехала к ней, нодома не застала, что неудивительно, раз она не ответила на звонок.

Битый час слонялась под ее окнами, то и дело возвращаясь кквартире. Ключей у меня не было, я их потеряла месяца три назад, а новыезаказать так и не собралась. Домой вернулась уже под утро и, несмотря накрайнее беспокойство, вскоре уснула, проспав часов до десяти. День был воскресный,и звонить Машке на работу смысла я не видела. Позвонила на мобильный, затем надомашний, а потом отправилась на ее квартиру, понимая всю бесперспективностьэтой затеи: явно ведь предстоит болтаться в ее дворе, пока она там не появитсяили сама не позвонит.

Я шла мимо газетного киоска, по привычке взглянула наиздания, вывешенные в витрине, и обомлела. С первой страницы «Вечерки» на менясмотрела Машка. Не знаю, где они взяли фотографию — фотографии было лет пять,Машка выглядела на ней жалким воробышком, на которого какой-то кретин вылилковш воды. Испуганная, с больными глазами, она смотрела на меня, и все вокруг:ее лицо, газетный киоск и улица — начали кружиться в бешеном танце. Я непонимала ни слова из того, что было написано под фотографией. Из оцепененияменя вывел женский голос.

— Вам плохо? — заботливо спрашивала киоскер,прильнув к окошку.

Я попросила газету, плюхнулась на скамью неподалеку и сталачитать. Смысл прочитанного дошел не сразу. Я по несколько раз читала одно и тоже предложение, возвращалась взглядом к фотографии Машки, и все, что успевалапонять к тому моменту, разом исчезало из памяти. Я смотрела на ее лицо иначинала реветь, жалко всхлипывая…

Все же мне удалось успокоиться, и смысл статьи наконец-тодошел до меня. Если верить человеку, подписавшемуся «П. Карасев», Машка убиласвоего шефа. Случилось это в среду, в 9.30 утра. «Неужели кто-то способенверить в такую чушь?» — хотелось заорать мне, но людям, которые шли мимо, былонаплевать и на мои слова, и на газету с Машкиным лицом на первой странице —вчерашние новости мало кого занимают.