— Я смогу ее увидеть?

— Я же сказал…

— Как скоро?

— Как только, так сразу.

Ник поднялся и прошелся по комнате. Потом подошел сзади инаклонился к самому моему уху.

— Надеюсь, ты понимаешь, что дружба должна бытьобоюдной? Папуля к тебе со всей душой, а ты, сучка, ему свинью на блюде.

— О чем ты? — испугалась я.

— О твоих шашнях с ментом. Я с тебя, сердце мое, глазне спускал. И мысли твои дурацкие читаю на расстоянии. Ты что себе вообразила?

— Ник, я не стала тебе рассказывать… — Я резкоповернулась и натолкнулась на его взгляд. От него мороз пошел по коже, и японяла, что все слова бесполезны.

— Чего глаза прячешь? Хотела папу в сортир спустить?Ладно, с этим разберемся, будет время. Сейчас меня другой человечек волнует —некто Приходько… Изумление в вашем взоре для меня даже обидно, — вновьпринялся кривляться Ник. — Неужто ты думала, что я не докопаюсь? У тебяначисто отсутствует уважение к старшему товарищу. По мне, этот Приходько грошаломаного не стоит. Если только у него не завалялся документик какой на черныйдень. Он с твоим Пашкой-Французом часом не встречался?

— Нет. Он искал его. Но не нашел. Оттого и обратился комне.

— А ты, вместо того чтобы позвонить папе, так мол итак, свою игру затеяла. Ты на что надеялась, идиотка? — рявкнул Ник.

— Ни на что. Просто хотела, чтобы он…

— «Просто хотела», — передразнил он. — Ктотвоего хотения-то спрашивает? Этот козел у нас едва ценный груз из-под носа неувел. А кто за груз отвечает? Правильно, я, папуля твой родной, который неспит, не ест, лишь о твоем благе думает. А ты что? Тварь неблагодарная. Значит,так, хозяевам нужен козел отпущения, то есть дядя, который нам едва поставки несорвал. А ты его злостно прячешь. Нехорошо это. Дядю надо сдавать. Не то невидеть тебе моей дружбы как своих ушей. Пойдешь козликом вместо дяди, мол, тыГороха прирезала и мужичков на груз навела. Мне что, мне без разницы, ты илиПриходько, лишь бы отчитаться. И станет твоя Машка кактусом, уж об этом-то япозабочусь. Если умело за дело взяться, за неделю желаемого эффекта добитьсяможно. А вот если мы хозяину принесем на блюде голову Приходько, есть шанспоторговаться и неплохо поиметь. Наш отец-основатель ужас как родственника нежалует, видно, опасается, что у того на него кое-что есть. Головку красивоупакуем, и будет полный порядок. И с транспортом разобрались, и заодно узнали,кто у нас тут мочиловом промышлял. Ну, как? Дважды свою любовь предлагать небуду. Только не говори, что не знаешь, как с ним связаться. Не знаешь, выходит,обойдешься без моей любви.

Я понимала, что Ник, несмотря на дурашливость, говоритсерьезно.

— Ты вытащишь Машку? — посмотрев на него, спросилая.

— Слово чести. Не будешь дурой, выйдет из психушки насвоих двоих и с условным сроком. А дернешься — не обессудь. И вот еще что. Твоенекрасивое поведение я тебе прощаю, но в последний раз. Назовем его глупостью искоренько забудем. Помни о моей доброте. У другого ты бы в ногах навалялась, ая, отец родной, все забыл, простил и люблю пуще прежнего. Ладно, хорошбазарить, — хмуро добавил он. — Мне нужен Приходько. Я тебя нетороплю. Хочешь подумать — подумай. Скажем, минуту. Отсчет пошел, —усмехнулся Ник, садясь напротив.

— Я должна позвонить, — облизнув губы, сказала я.Ник пододвинул мне трубку. — Нет. Из автомата. То, что я вдруг звоню посотовому, покажется ему подозрительным.

— Назначишь ему встречу в пивной на Добросельской, этоего не насторожит. Очень удобное для нас местечко. Он даже ничего сообразить неуспеет.

Приходько вошел в бар и быстро огляделся, взгляд егозадержался на компании молодых людей за столом в углу — трое парней и дведевушки. Он чуть расслабился, видимо, решив, что ребята не опасны. И направилсяко мне.

— Привет. — Сел напротив, взгляд былнастороженным, хотя звонила я ему не в первый раз. О том, что произошло сМашкой, он знал, раз уж об убийстве раструбили все газеты, и навернякаприкидывал, как эти события отразятся на наших планах.

— Привет, — кивнула я.

— Что-нибудь случилось? — помедлив, спросил он.

— У меня появилась идея, как вытащить Машку. Рогозинуона вряд ли понравится, но мы с тобой могли бы попробовать. Заодно вернешь себекое-какие деньги.

— Что за идея? — нахмурился он.

— Идем, кое-что покажу, так будет проще объяснить, чтоя задумала.

Я поднялась, и он поднялся следом, мы вышли в узкий коридор,который заканчивался дверью во двор. Даже если бы Приходько что-то заподозрил,у него не было шансов сбежать. Я знала, что за дверью, из которой мы только чтовышли, стоят ребята Ника. Конечно, Приходько мог бы пристрелить меня, но какраз это в тот момент не очень меня заботило. Коридор закончился, я толкнуладверь и вышла первой, Приходько сделал шаг, и в нескольких сантиметрах от егоголовы оказалось дуло пистолета. Парень стоял сбоку, буркнул: «Не дергайся!» —и быстро обыскал его, нашел «пушку» и удовлетворенно хмыкнул.

Мы находились в небольшом внутреннем дворе — четыре стеныбез окон и металлические ворота. Возле них замер джип, рядом стоял Ник исчастливо улыбался. Потом раскинул руки и пропел:

— Мой драгоценный друг…

Казалось, Приходько не обратил на него внимания, он смотрелтолько на меня, а я опустила глаза. Приходько мог и не трудиться, буравя меняпрезрительным взглядом, я и без того знала: с этого дня он — мой ночной кошмар.Неудивительно, что Иуда удавился, не так просто жить с такими мыслями.

Ник распахнул дверь джипа и сказал:

— Прошу.

Из пивной появились двое парней. Один из них быстроприблизился и ударил Приходько ногой по колену. Ноги у него подогнулись, пареньзавернул ему руки за спину и ударил по голове пистолетом. Тот рухнул на колени.

— Давай его в машину, — скомандовал Ник и подошелко мне.

— Чего это ты побледнела, моя красавица? Не в первыйраз в таком участвуешь и, чувствую, не в последний. Но так и быть, избавлю тебяот неприятного зрелища. На что только не иду, чтоб тебе угодить… Кстати, сментом бы тоже надо разобраться, уж больно шустрый, и к уголовному кодексу унего такая любовь, куда там страсти африканские…

— Убьешь мента — наживешь кучу неприятностей, —нахмурилась я.

— Это да. Я власть уважаю. А мент хоть и шавкабеспородная, но все равно власть. Мы ему взятку дадим.