Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже живя с Майком и Томом, Фил тщательно искал женщину для замены Нэнси. Как и в 1964 году, между Энн и Нэнси, Фил влюблялся снова и снова, и каждый раз абсолютно искренне. Только в этот раз были явные отличия. Филу уже немного за сорок. Бледные от ночной жизни в помещении, черты его лица менялись от юношеской невинности во время возбуждения до глубокой усталости, когда он чувствовал себя разбитым. Он сутулился, а животик показывал, как много он ест замороженных пирогов с курятиной и шоколадного печенья (Фил, несмотря на постоянное употребление «спидов», никогда не походил на изможденного архетипичного амфетаминщика). И он одевался плохо, даже по оборванным меркам шестидесятых – непродуманный стиль, дополненный ни разу не глаженным пиджаком в стиле Неру[179].
Аура гениальности Фила с легкостью перевешивала его неухоженность и физические недостатки. С ним сыграли плохую игру, вызвав целую серию глубоких разочарований, два критических фактора: он обычно добивался внимания женщин вдвое младше его, а то и еще моложе; и он хотел, хотел, ХОТЕЛ так сильно.
Кроме того, он добивался внимания женщин, у которых были личные проблемы. Том вспоминает: «Фил всегда имел отношения с женщинами, у которых были какие-то неприятности. Я не думаю, что он был в состоянии иметь отношения с простой женщиной. Потому что он не обладал бы контролем. И дело не в том, что он действительно обладал контролем, – это был своего рода неконтролируемый контроль».
Фил фантазировал – скоро, ярко и идеально, с его точки зрения, – о будущем, полном страсти, с женщинами, которых он только что встретил и едва узнал. Это делало безумным даже безумие пылкого ухаживания. Одной из женщин, которых Фил обхаживал в конце 1970 года, была Джей-Энн Форг, темноволосая, привлекательная, и ей было где-то между двадцатью и тридцатью, когда она подружилась с Филом во время его брака с Нэнси. (Джей-Энн послужила прототипом для Салли Джо Берм в «Лабиринте смерти», написанном в 1968 году). После ухода Нэнси Фил попытался углубить их отношения. Джей-Энн вспоминает:
Я знаю, что расстраивала Фила, потому что, насколько я его уважала как писателя, настолько же меня не интересовала его романтическая привязанность. У меня было такое интенсивное ощущение, что он не знал, кто я такая на самом деле, – что он был влюблен в какое-то внутреннее собственное изображение, которое он приколол ко мне. Я приходила к нему, потому что он, по существу, умолял меня об этом. Он не спешил сказать мне, что любит меня, – он сказал лишь, что нуждается во мне и что я могу спасти его.
Та Джей-Энн, которую, как он думал, он любит, имела удивительно мало общего со мной. Он мог делать грандиозные и довольно абстрактные заявления о том, какой я была яркой и как я могла справляться с разными вещами. Это правда, я сильная женщина, но в то время моя жизнь была экстремально плохой – я ни с чем не могла справиться. Поэтому меня действительно поразили своей эксцентричностью его слова о том, насколько я сильная женщина.
К ноябрю 1970 года Джей-Энн почувствовала, что вынуждена прервать свои визиты. Дневниковые записи Фила о неудавшемся романе не противоречат словам Джей-Энн. Раньше Фил писал, что Джей-Энн «вошла в мою жизнь и спасла меня». Каким образом? Замещая стерву-мамочку Дороти:
Напротив, посмотрите на мою мать, которая не навещала меня с тех пор, как Нэнси ушла, хотя она навещала Линн [сводную сестру] и фактически была прямо у дверей этого дома, но не зашла внутрь. Так вот, это именно она 42 года назад [время рождения Фила и Джейн] установила и привела в действие охранный механизм, наконец кого-то удовлетворив. […] Таким образом, в некотором смысле Джей-Энн была мне той матерью, которой у меня никогда не было.
И теперь Джей-Энн ушла. «Я не просто люблю ее; мне она требуется, чтобы жить». Но в течение месяца Фил (демонстрируя восстанавливающие силы, которые, к счастью, сопровождали его сбивающий с ног подход) смог увидеть Джей-Энн более ясно: «Может быть, причина, по которой я с такой горечью отреагировал, не связана с ее категорическим отказом идти в мою комнату, а скорее с ее подробным рассказом, как реалистично она не совладала с этим, – в отличие от моей идеалистической, романтической картины того, как она справляется с целым адом».
К декабрю Фил снова влюбился – в обеих девушек из лесбийской пары; им было лет по двадцать с небольшим. И снова его отношение было, скорее, напряженным, особенно когда Фил стал отождествлять одну из этой парочки с Джейн и начал фантазировать на тему того, чтобы привести их обеих к своей матери. Из его дневника:
Тогда бы я сказал: «Смотри, Дороти; я знаю двух девушек, которые сильнее, чем ты. Ты старая и скоро умрешь, а эти девушки сильные, молодые и способные. Они проживут дольше, чем каждый из нас». […] Честолюбие всей моей жизни удовлетворено. Умение добиться преимущества над моей праведной старой матерью, которая, когда мне было девятнадцать лет, заявила мне, что я так безволен и поэтому стану гомосексуалистом, когда покину ее.
Состоялся ли этот визит, на котором Фил представил Дороти живую Джейн, – неизвестно. Но дневники Фила отмечают, что к январю 1971 года отношения снова распались. Юная девушка, которая напоминала Филу его сестру, смотрела на него, чтобы «облегчить боль», но вместо этого он причинил только еще больше боли. «Она была как Джейн – и ее убили, ею пренебрегли – позволили умереть – снова. Могу ли я вынести это? Есть ли у нее смелость встретить жизнь, которая ждет ее впереди, без меня?» Далее Фил понял, что она выживет. Еще дальше, его забота о ней (и остальных) превратилась в страх:
Я ненавижу их, потому что они позволяют мне причинять им боль, потому что их любовь ко мне зависит от того, насколько я доверяю сам себе. Я ужасно боюсь их и того, что я мог бы сделать дальше, чтобы причинять им боль, я просто хочу уйти. […] Может быть, они все были слабыми, хрупкими, деликатно уравновешенными людьми, а моя напряженность была для них чрезмерной. То, что я хотел от них, это увидеть, что произойдет, – это я навязывал себя им самим и их реальности, как я делаю в книге. Может быть, я пытался написать их жизнь. Я не давал людям вокруг меня жить. Я руководил и стоял за всем.
В своей следующей записи Фил оправдывает себя: «Я очень зол и не могу заснуть, я также знаю, что устал, слетаю с катушек; в конечном итоге никто никого не может защитить. Не важно, здоровы вы или больны, вы все равно должны сделать это».
С этой девушкой Фил воссоздал травму от смерти Джейн, включая как его отчаянное желание вернуть Джейн к жизни (через фантазию о посещении Дороти), так и его вину в идентификации с Дороти (через неудачу с девушкой). Выживание Джейн в качестве вызывающей лесбиянки (как Элис Бакмэн в «Пролейтесь…») было бы пощечиной для Дороти; ее насмешки над «слабыми» «гомосексуальными» тенденциями Фила будут опровергнуты в конечном итоге: вид сильного ребенка, который сумел пережить ее пренебрежение (это на самом деле сделал Фил, выживший близнец, наполненный чувством вины, но не мог поверить, что он это сделал). Для Фила это была агония, когда в сорок два года он все еще жаждал приезда Дороти, ее любви, подтверждения своей мужественности.
