Лара вышла из палаты, а Зимин принялся набирать номер отца. Ничего не вышло, на противоположном конце случились гудки, и почти сразу Зимину сообщили, что номер не существует, или временно недоступен, или еще какие то там проблемы. Тогда Зимин решил позвонить Евсееву, заслуженному корсару в онлайне, в офлайне же человеку серьезному.

Набрал Евсеева.

Тот тоже не ответил. Зимин набрал снова. Евсеев не ответил еще раз, видимо, он опасался отвечать на звонок с незнакомого номера. Подозрительный стал Евсеев, не стать ему королем пиратов.

Зимин подумал, что перезвонит потом, как домой приедут.

Вернулась Лара.

— Договорилась, — сказала она. — Главврач тебя с удовольствием выпишет…

— Едем в Калининград, — выдохнул Зимин.

— Куда?

— В Калининград. Ты хотела в Калининград, давай поедем. Прямо отсюда.

— А книга? Ты хотел вроде пятую книгу начать писать.

— Я хотел?! — Зимин едва не подпрыгнул на кровати.

— А разве нет?

Зимин промолчал.

— Мне казалось, что ты собирался начать…

— Ну, да, — кивнул Зимин и поглядел на Лару с подозрением.

— Как то у тебя «Снежные псы» обрываются, — Лара поморщилась. — И потом… Потом мне кажется, нам деньги не помешают. Сколько тебе за продолжение предлагают?

Зимин снова стал смотреть на муху. А муха смотрела на него. За продолжение предлагали немало.

— Нет, — сказал Зимин. — Надоело. То есть не то чтобы надоело… Я просто устал. У меня другие идеи.

Зимин вспомнил дракона. Почувствовал, как по загривку пошли неприятные мурашки.

— Другие идеи, да… Давай в Калининград, вот прямо завтра. Нет, послезавтра, завтра я хочу к отцу заехать. В прошлый раз его дома не было, а я хотел с ним поговорить.

— Поговорить? — Лара опять поглядела на Зимина странно.

— Ну да. Хотел у него одну штуку спросить. В прошлый раз, когда я к нему заглядывал, он мне одну штуку показывал…

— Показывал? — спросила Лара.

— Ну да. Короче, мне надо с ним поговорить, а дозвониться опять не могу. Такое впечатление, что это в целый мир ударила молния. Даже Евсееву не могу дозвониться.

— Кому?

— Евсееву. Ты его не знаешь, мы вместе остров держим в «Пиратском берегу», он там Алехандро Тич… Ладно. Можно ехать?

— Да, можно ехать.

Зимин выбрался из кровати и, стараясь не смотреть особо по сторонам, поспешил к выходу, но все равно увидеть успел — плакат «Тифозная вошь: уроки гигиены», обшарпанные подоконники, крысобойку на взводе, фикус с подозрительно обкусанными листьями, унылую протяженность бытия, Зимин шагал по этим тоскливым коридорам, обнаруживая в себе все больше признаков ударения молнией.

Лара шагала рядом.

Зимину было стыдно перед ней. Все это выглядело… Черт знает как. Кретински.

Они вышли из больницы на крыльцо. Больница располагалась в лесу, не в парке, а в самом настоящем лесу. Зимин отметил, что тут, в общем то, неплохо. Деревья, воздух, лежать можно. Лечения, правда, наверняка никакого, но тут и воздух лечит.

— Ты тут три дня провалялся, — сообщила Лара. — И все три дня проспал. Отдохнул?

— Пожалуй.

Зимин почувствовал, что он на самом деле отдохнул. Или молнией это подзарядило?

— Выглядишь неплохо, кстати, — Лара достала расческу. — Совсем неплохо, как новенький почти.

Зимин упрямо причесался рукой.

— Ну? — спросил он. — Что теперь?

— Теперь домой. Пару дней отдохнем…

Лара поглядела в небо.

Погода не очень хорошая, отметил Зимин. Здесь тоже не очень хорошая, а уж дома… Он вспомнил про ливни и поежился, возвращаться в ливни не хотелось, он вырвался из них, и теперь обратно…

А еще в него, кажется, ударила молния.

Возле ворот больницы дожидалась зеленая «шестерка», которую Зимин немедленно узнал по милицейской фуражке, лежащей под задним стеклом. Дядя Вася, пенсионер, вурдалак.

— Проводник, чаю… — пробормотал Зимин.

— Что? — не поняла Лара.

— Почему молния ударила именно в меня?

— Это знак, — подмигнула Лара. — Ты отмечен стариком Одином. Скоро начнешь исцелять наложением рук. Или пчелами. Вон дядя Вася увлекся апитерапией, он и тебе привез пчелок, говорит, от молнии прекрасно помогает.

— Пусть сам себя жалит, а мне и так хорошо.

Дядю Васю он не любил — это раз, в «Жигулях» он не любил ездить — ноги не вытянешь — это два, кроме того… Впрочем, и этого было больше чем достаточно.

— Другой машины что, не было?

— Да ему по пути, — объяснила Лара. — Он сюда за литьем ездил, вот я и подумала…

Зимину не хотелось вступать в разборки, и он решил, что потерпит дядю Васю некоторое время. В конце концов, дядя Вася — как раз в тему, ну вот всей этой жизни. В которой ты хотел прыгать с парашютом, нырять к Барьерному рифу и гнать на «Харлее» через Оклахому, и в которой ты выбираешь дачу, клеишь обои и беседуешь с дядей Васей о дизайне ульев.

— А сколько до дома? — спросил он.

— Шесть часов примерно. На поезде дольше, там ночью почти четыре часа ждать надо…

— Ладно, поехали, — Зимин поморщился. Они подошли к машине.

Лара устроилась на переднем сиденье, Зимин перебрался на заднее.

— Привет, Салтыков–Щедрин, — хмыкнул дядя Вася. — Правда, что ли, — тебя молнией долбануло?

Зимин промолчал.

— Да ты и так долбанутый был, теперь совсем плохой станешь, — сказал дядя Вася и стал запускать мотор.

Зимин отметил с удовольствием, что мотор запускается плохо, едва–едва, и сказал:

Да, жаль, что программу утилизации отменили. Дядя Вася скрежетнул зубами, и двигатель все таки запустился. Машина тронулась тяжело, Зимин услышал, как Фохотнули в багажнике колосники и прочие скобяные изделия. «Жигуль» затрясся по гравийке. Зимин постарался. Расположиться чуть наискосок, но заднее сиденье оказалось заполнено комплектами постельного белья и войлоковыми буденовками для бани. Зимин скособочился и подумал, что в ткани бытия зияют явные прорехи — вот совсем недавно он встретил в лесу дракона — и вот почти безо всякого перехода он едет в ржавом автомобиле с дядей Васей.

Впрочем, возможно, это его на самом деле ударила молния. И на самом деле он лежит где нибудь в больнице в состоянии перманентной комы. Или вообще, может быть, его убили еще тогда, в детстве, и теперь длится, и длится, и длится, и длится этот причудливый и мучительный морок, который он воспринимает как жизнь, а на самом деле это вовсе не жизнь, Кокосов прав. С чего он, Зимин, решил, что вот это жизнь? Дядя Вася.