Из уборной меня буквально заставляют выйти с помощью громкого стука в дверь, просьб и даже проклятий. Я почти не помню как расплачиваюсь за приём и оказываюсь уже в автомобиле, набирая номер Ларисы.

— Меня сегодня не будет. Разберитесь самостоятельно, ладно?

Не услышав ответ, я отключаюсь и дрожащими от волнения пальцами звоню Натану. Пока идут гудки, на ускоренной перемотке вспоминаю последний месяц, когда мужа стали тревожить боли. Прекрасно помню неделю скандалов и ссор. Метаний между мужчинами. Опустошения, неизвестности и раздражения.

А я, блядь, думаешь могу?

Виски раскалываются от душераздирающего крика в голове.

Затем было три недели моего личного релакса. Что творилось с Натаном, я понятия не имела. Не спрашивала, не волновалась. Не думала, что дойдёт до этого. И как среди столь безумного и эмоционально-сложного месяца сообщить жене о болезни?

— Да, Влада, — слышу вполне бодрый голос Левицкого.

Первая мысль: «Он живой, живой».

— Где ты?

— Иду по офисному центру.

— Ты врёшь… — несдержанно произношу. — Зачем ты мне врёшь, Нат? Я была у нейрохирурга. У Лысенко. Он мне всё рассказал.

Тишина разрывает на части. В динамике ни оправданий, ни пояснений. Будто так и должно быть.

— В какой ты стране находишься? — спрашиваю у Натана. — Как называется клиника? Я немедленно прилечу!

— Нет, — резко отрезает муж.

— Ты меня наказываешь?

— Я? Ни в коем случае.

— Тогда в чем причина? Почему? За что?

Из груди рвутся громкие всхлипы, хотя я стараюсь держаться. Закрываю рот ладонью, чтобы не выдать себя, но всё равно слышу шумный вдох и выдох мужа.

— Блядь, Влада. Всё нормально. Но в данный момент я не хочу, чтобы ты видела меня таким ничтожным. И чтобы жалела тоже не горю желанием. В этом, по сути, вся причина.

— Скажи, где ты находишься? Тебя уже прооперировали? Когда? Я должна была знать, понимаешь? Обязана!

Из меня безостановочно вылетают то вопросы, то обвинения. По кругу. Я не могу себя контролировать. Слёзы застилают глаза, в груди становится тесно и больно. Не получается быть ни сильной, ни смелой. Только истеричной капризной девчонкой.

— Пиздец, — раздраженно отвечает Натан, выслушав всё до единого слова. — Успокоишься — перезвонишь.

И кладёт трубку.

* * *

— Я уже собрала вещи, Натан, — твёрдо проговариваю в телефонную трубку.

— Для чего?

— Когда человеку делают столь серьёзную операцию, то кто-то из родных должен присутствовать рядом!

— Влада, я плачу немалые деньги медперсоналу. Уверяю, они делают всё, что нужно. Представь себе, даже кормят.

Натан издевается, а я нервно расхаживаю по квартире и продолжаю то давить на жалость, то злиться, то плакать. Муж каждый раз отвечает сухо и коротко, снова просит успокоиться. Его не возьмёшь ни угрозами, ни просьбами. Ничем не прошибёшь!

— Я разведусь с тобой, если ты не скажешь о своём местонахождении, — делаю последнюю попытку.

— Вперёд. Можешь взять визитку хорошего семейного адвоката у меня на рабочем столе.

— Тебе настолько плевать на мои чувства?

— Влада, прекращай дёшево манипулировать — это не поможет. Я уже пояснил свою позицию. Ты не нужна мне рядом на данном временном отрезке. Вот и всё.

Слышать это просто невыносимо. Обидно, больно! Я бросаю трубку, звоню знакомым и близким. И даже семейному врачу.

Примерно под вечер, я беру себя в руки и успокаиваюсь. Начинаю разговор спокойно и ровно, без претензий и упрёков. Осторожно даже. Но, чёрт возьми, кто бы знал, чего мне это стоит!

Оказывается, операция состоялась вчера и длилась целых восемь часов. Опухоль удалили и отправили на гистологию. Натан живой, его не парализовало. Он свободно двигает конечностями и пробует медленно подниматься с постели. Шансы на полное восстановление у него хорошие и это не может не радовать, но представляя мужа в столь сложном физическом состоянии, внутри меня всё сжимается от ужаса, ведь рядом нет никого из близких. Впрочем, в этом огромном мире у Натана есть только я. Любимая жена, которую он ни при каких условиях не хочет видеть.

— Когда тебя выпишут? — спрашиваю мужа.

— Примерно через две недели. Но домой я не прилечу.

— Почему?

Я снова плачу! Это не поддаётся никаким установкам! Просто слёзы крупными горошинами катятся и катятся по щекам.

— Потому что после операции обязательным продолжением лечения является реабилитация. Я уже оплатил первый месяц.

— Месяц? А сколько же всего требуется времени на полное восстановление?

— По-разному. До года.

Боже мой! Я хаотично соображаю, кто же ещё может подсказать мне местонахождение Натана, потому что понимаю, что так долго не выдержу, но вскоре становится ясно — из нашего окружения не знает никто. Более того, я уже успела проверить документы и электронную почту мужа (рабочую и личную) и не сумела найти там ни единой зацепки — купленных билетов или приглашения из клиники. Натан успешно всё почистил. И его нежелание меня видеть нужно либо принять, либо бороться.

Опустившись на кровать, я закрываю глаза и засыпаю Левицкого вопросами. В нормальной жизни мы лежали бы в постели и смотрели фильм, а затем увлечённо трахались.

Нат отвечает с таким непоколебимым спокойствием, будто ему удалили миндалины, а не разрезали спинной мозг. У меня же мороз по коже гуляет от каждого услышанного слова.

Немного остыв, я начинаю по крупицам разбирать причины жестокости Левицкого. Возможно, будь я на его месте — поступила бы точно так же.

Мы разрушили свою семью и стали отдаляться друг от друга. Наверняка, каждый из нас думал о разводе и о том, что это конец. Натан не тот человек, который станет давить на жалость своим заболеванием, только бы я была рядом и никуда не ушла. Тем более, не так давно он был уверен, что в будущем его ждёт паралич и инвалидное кресло, а меня другой мужчина. Левицкий настраивался на худшее и переживал всё в себе. Для молодого двадцатидевятилетнего мужчины это была личная катастрофа.

— Я начинаю лучше понимать тебя, — заявляю Натану.

И это после трёх часов разговоров!

— Почему ты перестал ходить в зал. Почему стремился заработать много денег. Почему отпустил меня и дал выбор. И даже почему захотел попробовать свободные отношения. Наверное, если бы мне светило инвалидное кресло, я бы тоже старалась сделать максимально возможное за короткие сроки.

— Например? Развалила бы брак? — спрашивает Левицкий.