Жаба заворчала на волка, отодвинулась в угол. Мрак лизнул еев морду, жаба прижалась к полу, спина вздулась пупырышками.

У царевны в покоях был Додон. Он расположился у окна, передним на блюде была горка белых зерен: семечки для него лузгали особо отобранныедевки. Светлана сидела у ног, в ее глаза были любовь и сострадание. Ее дядявыглядел больным, лицо пожелтело и осунулось, под глазами висели темные мешки.

На огромного волка он посмотрел с брезгливым безразличием, аСветлана сразу же запустила обе ладони в густую шерсть, прижалась щекой клобастой голове. Волк замер, перестал дышать от счастья.

Додон взял в горсть семян, но есть не стал, ссыпал обратно:

— Светлана... Будь ты моей дочерью, я бы не любил тебябольше. Но беда наша в том, что от любимых требуем больше, чем от нелюбимых.Горный Волк ушел, но готовится к прыжку!

Мрак чувствовал как в его шерсти задрожали пальцы Светланы.Голос ее был полон слез:

— Дядя! Не принуждай меня выходить за этого... за эточудовище!

Волк вздрогнул, а Додон сказал невесело:

— Ну, он конечно, не таков красавец, как Иваш... но длямужчины внешность не главное. Мужчина, ежели на облик чуть лучше обезьяны — ужекрасавец!

Она зарыдала:

— Ни за что!

Волк снова вздрогнул, ее нежные пальцы потрепали его позагривку:

— Это не тебе... Ты у нас красавец. Но этот варвар, он жепопросту зверь в людской личине! У него глаза темные как в лесном болоте вода,он смотрит хищно, лицо недоброе. Он отвратителен, я его не люблю и боюсь!.. Ялучше брошусь из башни, чем выйду за него! Даже ради спасения царства.

Огромный волк поднялся, тоскливо взвыл. Додон оглянулся аокно, в темном небе из-за черных веток мертво смотрела полная луна.

— Эк его разбирает, — вздохнул он. — Зверь!.. Не могетудержаться. Но ты ж не зверь, Светлана! Ты человек. Правда, любой человек — этозверь до пояса, как говорят волхвы, но мы-то знаем, что на самом деле он зверьдо кончиков ушей. Только и того, что говорить насобачился. Но все равногрызется со всеми и гавкает. Но мы, цари, мы не звери. Все чувства наши — втряпочке.

— Дядя!

— Милая моя... Разве не видишь, что без твоей жертвы нашаКуявия рухнет? Ты ее уже спасла однажды. Спаси еще! Мрак разговаривал с Хозяйкойбез страха. От дурости или невежества... или еще почему, но она пришла напомощь, хотя не знаю смертного, ради которого шелохнула бы пальцем.

— Почему?

— Не знаю, — ответил он ошеломленно. — Или ценит выше, чеммы, или же в самом деле стоит больше, чем выглядит. Но для нас важнее другое.Человек, с которым Хозяйка разговаривает на равных, может остановить Волка! Нокто захочет за просто так? А ради такой жены...

После долгого молчания Мрак услышал за спиной раздавленныйголос Светланы:

— Ладно, дядя. Ради спасения страны...

Не оборачиваясь, он вышел и жалко потрусил по коридору.Хвост его волочился во земле. Во рту была горечь, будто наглотался желчи.

Он заблудился в подземелье. В голове стоял гул, мышцыстонали от боли. Он бесцельно стукался головой о камни, по морде уже бежалакровь. Дважды черная пелена застилала глаза. Очнувшись, он находил себяраспростертым на каменном полу, а один раз в чувство привела холодная вода,когда упал поперек подземного ручья.

Не доживу до первого снега, мелькнула мысль. Ощутилоблегчение, ведь эту боль можно оборвать прямо сейчас. Либо броситься на меч,либо просто разогнаться и грянуться головой о стену!

Странно ободренный, он наконец отыскал выход. Правда, не всвою комнату, а в помещение для челяди на первом поверхе. Гм, если выйдетголым, то трудно пройти незамеченным. Ругнулся, чувствуя как от сердечной болине работает голова. Никто не заставляет идти голым... человеком, когда можноголым волком.

Правда, у своей двери пришлось потоптаться. Волчьими лапамиоткрыть запоры было не просто, да и народ постоянно шныряет. К свадьбеготовятся!

Он снова ощутил такую боль, что в глазах потемнело. Но ксчастью, вокруг опустело, поспешно перекинулся в человека, открыл дверь ипрокользнул в комнату. Издалека донесся удивленный возглас.

Начал одеваться, но руки перестали двигаться, и он сноварухнул на пол. Боль была острой, словно ножом медленно распарывали грудь иживот, резали жилы.

Когда в дверь постучали, он не ответил. Постучали снова, идверь с грохотом распахнулась. Ввалились двое гридней с топорами в руках, заними шел злой Ховрах.

— Что надо? — прорычал Мрак.

Он чувствовал, что страшен обликом, и стражи попятились.Один промямлил, защищаясь:

— Нам сказали, что огромный волк... ага, волк к тебе пролез!

— Сам запоры отодвинул, — добавил второй торопливо.

А Ховрах заорал, не давая Мраку раскрыть рот:

— Дурачье! Сами знаете, что именно вам надо есть, а не винопить! После первого кувшина уже мерещится! Что за народ пошел такой слабый? Гдеэтот волк?

— Но нам сказали... — пролепетал первый.

— Дурачье тоже, — изрек Ховрах. — Да и влез бы, ну и что?Может, похмелиться искал. Это мой друг, мы с ним даже песни пели. Пошли, тамеще осталось.

Он обхватил их за плечи и вытолкал, подмигнув через плечоМраку. Рожа Ховраха была красная, потная и довольная. Мрак остался без чувств,без мыслей и без сил, и уже думал что умер, но когда боль стала совсемневыносимой, понял, что жив. Мертвые боли не знают. Если болит, то жив. Еслиболит душа, значит, есть.

Хватаясь за стены, опустился в нижние палаты. Еще издалиуслышал запах мужского пота, кожи, масла для смазки оружия, а вскоре донеслисьгрубые голоса гридней, хохот, скрип лавок и столов.

Он остановился на пороге. Палата прыгала в такт биениюсердца, а шум крови в ушах заглушал пьяные вопли. Дружина заканчивала обед,отроки уносили пустые миски, расставляли кубки с брагой, вином, пивом. Ховрахвысился во главе стола, держал не кубок или чашу, а кувшин, горланил песню.

С появлением Мрака говор оборвался, Ховрах тоже умолк. Всеповернули головы к Мраку. Взгляды были оценивающие, опасливые и дажевраждебные. Пришелец появился во дворце слишком внезапно, разом оказался близокк вожаку разбойников и даже Хозяйке Медной горы. И непонятно, что еще от негоможно ждать в их простом и понятном мире.

Мрак тяжело прошел к столу Ховраха, рухнул на лавку. Ховрахрассматривал его с превеликим удивлением: