– И в чём же оно заключается?

– Это дело только для ушей Её Высочества и тех, кому она решит довериться.

Цзян моргнул, затем кивнул:

– Понимаю. Увести его.

Синеволосые стражники взяли Эмброуза под руки.

– В подземелья, надеюсь, – прокомментировал Борис, стиснув зубы.

– Ну, вряд ли бы я стал давать ему жильё в одном из своих покоев, не так ли? – ответил Цзян. – А теперь прошу меня извинить, но моя дама выглядит несколько взволнованно. Сдаётся мне, что чем меньше людей и чем меньше мечей здесь будет, тем скорее наладится обстановка в этой комнате.

Когда Эмброуза поволокли по коридору, рыцарь подавил желание сопротивляться. Каким же дураком он себя выставил! Срочное дело только для ушей принцессы! Даже если бы он захотел, он бы не смог более откровенно намекнуть на то, что у него с Кэтрин тайный роман. Неужели его неуклюжие слова уничтожили всю веру Цзяна в Кэтрин в тот самый момент, когда его доверие было больше всего необходимо принцессе?

Стражники вели его всё ниже и ниже. Его и вправду тащили в подземелье. Стены здесь были из необработанного камня, а узкие ступени порядком истёрлись. Стражник отпер тяжёлую деревянную дверь, за которой оказалась маленькая камера. Свет из коридора осветил жёсткую деревянную койку, стол и стул. Эмброуза затолкнули внутрь, и дверь за его спиной захлопнулась. Щёлкнул замок, в камере воцарились темнота и тишина. А затем послышались звуки чьего-то мельтешения и топот маленьких лапок.

Все солдаты покинули помещение, в комнате остались только Цзян, Борис, Кэтрин и её служанки. Цзян подошёл к брошенному Эмброузом мечу и осмотрел его так, будто никогда в жизни не видел подобной вещи.

– Должен сказать, что чем дальше, тем с большим нетерпением я жду нашей свадьбы. Я не сомневаюсь, что наш брак уж точно не будет скучным. – Цзян повернулся к Кэтрин: – Однако, мне кажется, что мы должны найти более подходящее место, чтобы обсудить то, что здесь только что произошло. Я сгораю от нетерпения услышать всё об этом сире Эмброузе.

Цзян нежно, но уверенно взял Кэтрин под руку и повёл к выходу.

– Думаю, нам стоит перебраться в синюю комнату и выпить немного чаю. Присоединитесь к нам, принц Борис? Полагаю, что чай-то вы пьёте?

– У меня нет желания пить чай в такой момент, – сухо ответил Борис.

– В таком случае, остаёмся только мы, миледи, – заметил Цзян, повернувшись к Кэтрин.

Некоторое время спустя Кэтрин и Цзян сидели за маленьким круглым столом, украшенным замечательной бледно-синей и белой плиткой. Сара и Таня сидели неподалёку, делая вид, будто заняты беседой друг с другом, но Кэтрин знала, что служанки ловят каждое слово их разговора.

Кэтрин попыталась незаметно расслабить плечи, чтобы снять напряжение. Цзян казался спокойным. Слишком спокойным для человека, который только что обнаружил свою невесту в обществе другого мужчины. Она боялась даже представить, что бы произошло, появись Цзян пораньше, когда Эмброуз нежно вытирал её слёзы своими пальцами.

А теперь Эмброуз в темнице. По крайней мере, он жив.

– Так что же, хотите рассказать мне об этом человеке, сире Эмброузе, до чая или после?

Кэтрин лихорадочно соображала. Столько всего произошло. Если Эмброуз был прав – а она была уверена в его правоте, – то вместо свадьбы, которая объединила бы две правящие семьи, Бригант и Питория приближались к войне. Но должна ли она рассказать об этом Цзяну? Как? И поверит ли он ей? Воцарившееся между ними доверие было вещью хрупкой, новой и непроверенной. Лучше сперва укрепить его правдой – той, что она была готова поделиться.

– Сир Эмброуз был моим телохранителем в Бриганте.

«Правда».

– Он благородный человек из хорошей семьи.

«Тоже правда».

– Он никогда не сделал ничего плохого, кроме того, что успешно защищал себя от людей Бориса.

«Он поцеловал мою руку и коснулся лица, но это не так уж и плохо…»

– Он не сделал бы ничего такого, что могло мне повредить. По правде говоря, он рисковал жизнью, чтобы прийти сюда сегодня.

– Должен ли я поинтересоваться почему, или достаточно того, как он на вас смотрит?

Кэтрин замерла, покраснев.

– Эмброуз благородный человек. И я… я никогда не сделала ничего такого, чего не должна была делать.

– Я не уверен, что он благороден, и ещё менее уверен, что вы ничего такого не сделали.

– Ваше высочество, – запротестовала Кэтрин, – я…

– Прошу прощения, – перебил её Цзян, – это было грубо. Я вижу, что вы расстроены. Вы так за него переживаете?

Кэтрин сглотнула.

– Не в этом дело… не только в этом. Признаю, я переживаю за него, – она покосилась на Цзяна, но на его лице нельзя было прочесть ни единой эмоции, – но я знаю, в чём заключается мой долг, и я бы не осмелилась поставить его под угрозу глупым любовным увлечением. В данный момент я расстроена по иной причине.

Цзян, кажется, удивился.

– Вы назовёте её мне?

– Я… есть кое-что ещё. Кое-что гораздо более серьёзное, но… я не уверена, как мне стоит поступить. Меня разрывает между моим долгом…

– Долгом перед кем?

– Долгом перед Бригантом и моим отцом и долгом перед вами, Питорией и моей жизнью здесь.

Прежде чем она успела сказать что-то ещё, слуги принесли чай. Кэтрин выпрямилась, и они сидели в тишине, пока слуги расставляли чайник, стаканы и лимоны. Принцесса отчаянно пыталась представить, что бы ей посоветовала её мать. Спустя, казалось, вечность слуги ушли. Цзян налил два стакана чая и поставил один из них перед Кэтрин.

– Кэтрин, я могу дать тебе лишь один совет. Делай то, что ты считаешь правильным, то, во что ты веришь.

«Но во что я верю?»

Предать свою страну, своего отца казалось неправильным. Но таковы были планы её отца. Он солгал, обманул её. Позволил поверить в свадьбу и будущее, которое было всего лишь иллюзией. Всего за несколько дней в Торнии король Арелл и принц Цзян проявили к ней больше доброты, чем её отец за всю её жизнь, но это же не меняло того, кому она должна сохранить верность. Или меняло?

На глаза стали наворачиваться слёзы.

– Я была такой наивной. Я думала, что смогу приехать в Питорию и завоевать сердца людей с помощью нескольких платьев и цветка. Я хотела нравиться людям, хотела, чтобы меня любили. Мой отец правит с помощью страха, и я хотела добиться противоположного. За нами, бригантийцами, закрепилась определённая репутация – вы сами на это намекали… я привыкла к воинам. Я привыкла к страху и ненависти, привыкла денно и нощно следить за собой, чтобы не позволить себе неправильного взгляда или неверного слова. – Кэтрин сделала вдох. – Прошу прощения. Я не ищу сочувствия, просто пытаюсь объясниться.