И вот какой-то выскочка, босяк-китопас, осмеял его силу, его право решать и вязать.

– Пег! – рявкнул Джадд. – Бери своих парней и прочеши весь остров! Найди этого Брауна и убей!

Горман, шмыгая носом, скрылся во тьме.

– Где Ньютон Клайд? Ньют, у тебя задача та же – найти этого чертового стрелка и прикончить. Хватай свое звено и обследуй лагуну. Плачу тысячу тому, кто застрелит Сихали Брауна!

А Сихали Браун не спешил стать дичью. В порту его и Боровица с Ютой уже поджидал Рыжий. «Десантники» быстренько погрузились и двинули к Южному терминалу, возбужденные и настроенные весьма воинственно. По дороге все сыпали предложениями, рассматривали варианты, готовились к будущим операциям, копили доводы, чтобы убедить товарищей в необходимости перемены мест.

Долго уговаривать осажденных не пришлось – практически все испытывали желание оказаться подальше от зеллеровцев, отдышаться и отоспаться. А там видно будет…

Полсотни человек с трудом разместились в тесных дозорных субмаринах, а уж как в их отсеки удалось запихать вещи – история умалчивает. Погрузившись на полкилометра, «Орки», «Бронко» и «Пинто» двинулись на север, к батиполису «Кларион-46».

…В конце шестидесятых, в эпоху первопоселенцев, в ТОЗО отправлялись целые караваны пассажирских субмарин. То было время больших надежд и великих начинаний. Только вдоль океанского разлома Кларион, что тянулся от Мексики до Маршалловых островов, заложили добрую сотню абиссальных поселений – все они находились на самой оживленной линии Транспасифик, и эмигранты охотно пускали тут корни.

Бравые эмбриотехники активировали механозародышей, и тяжелые шары эмбриофоров плюхались в донный ил. Через сутки, настроившись на внешние условия, эбриосистемы – базовые, дополнительные, сырьевые, ремонтные – начинали развиваться и разворачивались в подводные сооружения, сферы большие и малые. Чуть позже, когда отдельные группы механозародышей опознавались и принимались вязаться в системные массивы, сферы стыковались, заглубляли в грунт опоры, надстраивались. Уютно засвечивались рядки иллюминаторов, вспыхивали прожекторы на мачтах. В отсеках вовсю работали кондиционеры и озонаторы, удаляя стойкий запах пережженного грунта, форсажеры сворачивались, а керамические кубы и многогранники дигестальных систем с пучками эффекторов изображали абстрактные скульптуры. Батиполис был готов принять своих жителей.

Да, технически все было непросто, но исполнимо, однако зловредный человеческий фактор не позволял устраивать жизнь ко благу и процветанию.

Переселенцам дали свободу, не обещая безопасности. Люди, искавшие в ТОЗО работу, желавшие добиться успеха своим трудом, должны были сами защищать себя, свои семьи, свое имущество – от других, тех, кто шел следом за трудягами, собираясь отнимать ими добытое.

Повторялась старая-престарая история – там, где не установлен закон, воцаряются насилие и произвол. В людях, внешне цивилизованных, просыпались дикари и варвары. ТОЗО превратилась в империю беззакония, где торжествовало право сильного. И, надо сказать, союзы стран, чьи президенты создали ТОЗО, молчаливо одобряли такое положение. Оно было им выгодно, ибо масса неработающих с преступными наклонностями стала творить беспредел вне их территорий. Изоляторы пустели, ибо задержанным и приговоренным к имплантации мозгодатчиков давалась поблажка – они могли выйти на свободу, став океанцами. «На берегу» преступность падала, а в ТОЗО выросла до таких невероятных размеров, что даже Генеральный Руководитель проекта не мог чувствовать себя спокойно – никто не был застрахован от драк, перестрелок, грабежей. Правда, Акулу Фогеля так прозвали не зря – генрук был ганфайтером.

Гибли люди, умирали целые города, уничтоженные буйством низких страстей, не укрощенных законом и порядком.

«Кларион-46» был выстроен рядом с полем конкреций, на девять десятых состоящих из железа и марганца. К востоку хватало «черных курильщиков», богатейших источников меди и цинка, а на западе поднимались плосковерхие гайоты, знаменитые своими корковыми рудами, – десять кило кобальта на тонну руды!

Казалось бы, трудись и богатей, так нет же…

Трижды население «Клариона-46» избирало комиссара. Трижды с ними расправлялись истинные хозяева города, желавшие вкусно кушать, но не имевшие склонности зарабатывать матблага.

Каждый день в коридорных отсеках находили трупы, постоянно учинялись драки и потасовки. И однажды наступил конец – неизвестный, явившись в салун, не пожелал заплатить за выпивку. Застрелив бармена, он схватил бутылку виски, глотнул из горла – и пошел угощать товарищей, раздавая питье направо и налево. А товарищам только намекни…

Часа не прошло, как были разгромлены все салуны. Люди устроили настоящий карнавал безумств и смерти – их пьянили спирт и разрушение. Одни жители спасались, другие гнали их, убивая и поджигая все, что могло гореть. Пожарные автоматы запрудили батиполис конденсированными облаками пирофага, но все уже было кончено. От восьмидесяти девяти горожан уцелело всего трое, да и те вскоре оставили «Кларион-46». Так батиполис стал городом-призраком…

– По горизонтали мы находимся от маяка «К-46» на три тысячи шестьсот метров, – доложил Боровиц через головы Шелвина Родда и Таскозы, сидевших на полу кабины. – По пеленгу двадцать пять.

– Понял, – сказал Браун. – Близко уже.

«Орка» шла по-над дном, белым-пребелым. По сравнению с ним самые прекрасные песчаные пляжи мира показались бы серыми. Белел глобигериновый ил – «снег» из микроскопических скелетиков отмершего планктона, что откладывается на дно по паре сантиметров за тысячелетие.

И на этом белейшем фоне резко выделялись антрацитово-черные лавовые «подушки», блестевшие как антрацит. На глыбах обосновались колонии губок безукоризненно белого цвета, то похожие на фарфоровые тюльпаны, то образующие нечто вроде киргизской юрты из полупрозрачного алебастра.

Здесь гигантская горгонария распростерла свои окаменевшие, мраморно-перламутровые щупальца. Там виргулярии – еще одни диковинные твари абиссали – каллиграфически вписывали в пространство неведомые иероглифы, колеблемые течением. Некоторые из виргулярий были свернуты в спираль и напоминали штопор, другие больше походили на пружины, выбившиеся из старинного матраца, или беспорядочно спутанные петли брошенной веревки.

И вот, за очередным валом невесть когда извергнутой лавы тускло блеснули далекие сферы-бункеры батиполиса. Синеватые шары, состыкованные в две параллельные сцепки, отдаленно напоминали железнодорожные составы, забытые на далеком полустанке. Шары поднимались надо дном, опираясь на сваи. Ближе всего, поблескивая тумбами опор, высился центральный бункер – яйцеобразная постройка высотой с четырехэтажный дом. И ни один иллюминатор не светился – город давно стал призраком.

Неподалеку серела площадка комплекса добывающих агрегатов, заросшая актиниями, морскими лилиями и губками. Нежные перистые веера-жабры морских червей, карминно-красные, в цвет крови, мгновенно исчезали в белых трубках-стеблях при малейшем движении воды и снова распускались.