приближался с неумолимостью заводной игрушки, в порошок давя набалдашниками устричные раковины.

– Я накормлю тебя смертельным салатом за то, что ты обидела мою девочку! – прорычал Гроут и бросился на старуху, повалив ее на пол и вцепившись зубами в нос. Берта ударила его стилетом в шею сбоку, и кровь фонтаном забила из перерезанной артерии, но Гроут грыз и рвал нос женщины из стороны в сторону. Оторвав кусок, он снова вцепился ей в лицо – в верхний край глазницы, и только когда кость хрустнула под его зубами, Гроут умер.

Δ

Когда отзвучало эхо выстрелов, Элджин, опираясь на стойку, кое-как поднялся на опухшие ноги и перешагнул через переплетенных Марла и солдата. За стойкой второй солдат, пытавшийся там укрыться, лежал лицом вниз, усыпанный битым стеклом.

Элджин отважился взглянуть на своих друзей. Рэй распростерлась рядом с солдатом с офицерскими нашивками. Ее серебряно-черные волосы были усыпаны мелкими осколками устричных раковин, глаза раскрылись, а на губах застыла волчья, кровожадная ухмылка. Платье у нее на животе пропиталось кровью. Гроут лежал на старухе в фиолетовом платье, впившись зубами ей в лицо. Из его шеи торчала рукоять стилета. Кровь тонкими струйками продолжала брызгать из раны, но Элджин видел, что Гроут не жилец. Старуха под ним корчилась в агонии – дыхание вырывалось из нее резко и шумно. Ее сестра-близнец лежала ближе к двери. Дубинка Рэй, пробившая ей череп, торчала строго вертикально, будто колышек, воткнутый в садовую грядку для обозначения места посадки зеленого горошка. Получалось семь мертвецов и восьмая, которая вот-вот испустит дух.

В салуне стоял знакомый запах – так пахло в мясной лавке Элджина в былые дни. Только тут было еще хуже от вони кордита, приторных духов из розового масла, устриц, уксуса и близости Фейр.

Элджин знал, что снаружи висит корабль с Йовеном на баке и его призовут служить. Но это невозможно, потому что Элджин выжил, а Марл, Гроут, Рэй, трое солдат и две богатые дамочки в фиолетовых платьях – нет. Он был бы рад стать девятым. Он сполна заслужил свой приговор в наказание за то, что делал с бедными котами и для кого он это делал.

Элджин оттолкнулся от стойки и обошел старуху с гвоздями в голове, пробираясь к приоткрытой двери, после чего бочком выскользнул на улицу.

Над трупом еще одного солдата на корточках сидел мальчишка, разглядывая подсыхавшую лужу крови. Он поднял голову и недоуменно спросил у Элджина:

– Чего ревешь?

Элджин коснулся своих мокрых щек.

Он посмотрел направо, налево, оглядел реку – корабля нигде не было. Тогда Элджин пошел на поводу у инстинкта и через пятнадцать минут сидел в «Утоленной жажде», где благополучно выпросил кружку пива в кредит.

Айк

Айк стоял на галечном отрезке пляжа возле устья Фейр. В сотне ярдов высился фарфоровый завод Йовена – кирпичная махина, увенчанная, будто рогами, множеством труб и упиравшаяся задним фасадом в выступ прибрежной скалы. Из стены, выходившей на реку, торчали изогнутые водосточные желоба, выдаваясь далеко над водой. Морские птицы сидели на верху труб, из которых не шел дым.

Территорию окружал высокий деревянный забор, а ворота стягивала массивная железная цепь, с которой свешивался амбарный замок. Айк уже походил вокруг, пробуя забор там и сям, но доски оказались толстыми и хорошо подогнанными: на безопасность Чара не скупился. Можно было найти топор и прорубить дыру, но Айк не хотел оставлять следов и привлекать внимание случайных прохожих: гору свежих щепок заметят даже зеленые повязки.

За фабрикой забор был вделан в скалу, которая неровными уступами спускалась к ленивой зеленой Фейр. Желоба и трубки, добела выгоревшие на солнце, проходили через дыры в досках. В спокойные времена через эти трубки в реку сливали отработанную воду, но сейчас что эти трубы, что фабричные торчали без толку.

Айк решил этим воспользоваться.

Там, где берег был повыше, стоял маленький алтарь. Айк спрятал свою сумку от любопытных глаз за жертвенником, у подножия которого лежали всего несколько рыбьих скелетов, а каменный кумир настолько пострадал от непогоды, что только по изогнутому, как пастуший посох, хвосту его удавалось отличить от выброшенного волнами мусора.

Сев на гальку и расшнуровывая ботинки, Айк мельком подумал, не придет ли кто помолиться и не найдет ли его лучшую одежду, но счел это маловероятным. За пределами Лиса приверженцев старой религии было мало: в этой части города большинство жителей ходили в церковь. Однако до конца прогнать опасения Айк не смог, поэтому достал из сумки колечко с розовыми бриллиантами и накрутил его на мизинец.

Δ

Связав ботинки за шнурки и повесив на шею, Айк, извиваясь, вылез из входного отверстия водостока и спрыгнул на огромную промышленную печь. Он сбросил одежду, вымазанную в вязкой дряни, скопившейся в трубе, выжал и разложил сохнуть на удобной широкой печи, однако ботинки натянул.

Беглый осмотр первого этажа позволил ему полюбоваться бесчисленными трубами, торчавшими из стен и потолка, печами, чанами, вентиляторами и колесами. Все покрывал толстый слой пыли. Людская инертность поразила Айка в самое сердце: как такие сокровища до сих пор остались неразграбленными? Это было прискорбно и непонятно.

Айк, почти в первозданном виде, не спеша обходил цеха, не сомневаясь, что скоро приберет все стеклянные гляделки, какие любая девушка будет рада заполучить.

Рядом с цехом находился склад. Десятки высоких стеллажей, предназначавшиеся для продукции фабрики Йовена, оказались абсолютно пусты: черные круги в пыли обозначали места, где стояли стопки тарелок. Сердце Айка упало, хотя он вчуже зауважал неведомого коллегу: какой-то деловой – наверное, подобрав отмычку – вынес отсюда все, кроме пыли. Снимаю шляпу перед чистой работой.

Со склада Айк попал в фабричную приемную, где, по словам Рэй, рабочие держали лавочку и продавали свои цацки.

Выдвижные ящики конторки были буквально выдернуты и отброшены в сторону. Полки пусты, на полу осколки разбитой посуды. Больше в лавке ничего не оказалось. Айку расхотелось снимать шляпу перед неизвестным вором. Существовало неписаное правило: красть кради, но не свинячь. Открыть банки трудно, что ли? Айк отбросил стекляшки носком ботинка.

В углу он заметил еще одну дверь, слегка приоткрытую. Айк понимал – туда можно и не ходить, яблоньку уже обтрясли. К тому же он начал зябнуть, расхаживая по безжизненной фабрике в одних ботинках.

Он повернул обратно в цех, но остановился, вспомнив еще одно неписанное правило: если он собирается сказать своей жене, что искал везде, это должно быть правдой.

– Я никогда не лгал тебе, Дора, и никогда не солгу, – сказал он вслух и вернулся