Я смотрел, как зажигаются огни городов, образуя сияющие паутины с яркими, натриево-желтыми центральными частями, причем расходящиеся большие дороги и кольцевые магистрали завершали ассоциацию с паутиной. Я смотрел, как молнии начинаются на одном конце атмосферного фронта и идут волной, как сверкающий искрами фитиль, на сотни миль до другого конца, а затем начинаются снова. И каждые 90 минут я наблюдал ни с чем не сравнимую красоту восхода на орбите. Я видел, как тонкая дуга цвета индиго начинает расти, отделяя черноту ночной Земли от черноты космоса. Вскоре появлялись концентрические дуги пурпурного и синего цвета, отталкивая темноту выше и выше. Потом над горизонтом расцветали полосы оранжевого и красного, завершая собой спектр, но всего на мгновение. Наконец над лимбом Земли поднималось Солнце и взрывало цвета своим звездно-белым сиянием. Мне хотелось кричать Богу, чтобы он остановил «Дискавери», остановил Землю, остановил Солнце, чтобы я мог полнее насладиться красотой этой многоцветной арки!

Когда сон в конце концов сморил меня, уверен: я спал с улыбкой на лице.

На следующее утро мы готовились к сходу с орбиты. Мы отмыли стены и окна «Дискавери» дочиста. Был до нас один экипаж, который передал корабль наземной команде грязным. Маленькие кусочки рвотных масс, пищи и напитков присохли к стенам. Экипаж, оставивший такой свинарник, быстро стал предметом пересудов среди астронавтов. Мы не хотели, чтобы такое произошло с нами. После того как шесть человек провели взаперти почти шесть суток, на «Дискавери» хватало мусора, но мы отдраили корабль до сияющей чистоты.

Мы следовали рекомендованному врачами протоколу приема солевых таблеток и жидкостей. Избыток жидкости должен был увеличить объем крови и свести к минимуму вероятность того, что от перегрузок при входе в атмосферу она уйдет из мозга с риском потери сознания. Также я надел противоперегрузочный костюм – это была еще одна защита от отключки в результате перегрузок. Костюм напоминал гамаши, предохраняющие колени и ноги ковбоя, и застегивался на молнию на ногах и на животе. В него были встроены воздушные мешки, которые можно было наддуть, чтобы они сжимали соответствующие части тела и ограничивали отток крови от верхней части тела и головы. Позже я узнал, что Джуди не надела противоперегрузочный костюм и поплатилась за это упущение. После посадки она была смертельно бледна, обильно вспотела и не могла встать с кресла в течение многих минут.

Мы закрыли створки грузового отсека, зафиксировались в креслах и после этого развернули «Дискавери» хвостом вперед, чтобы тяга двигателей системы орибитального маневрирования (OMS) замедлила наше движение. Тормозной импульс при сходе с орбиты замедлил нас всего на несколько сотен миль в час[131], но этого было достаточно, чтобы опустить перигей орбиты в атмосферу. После того как двигатели закончили работу, Хэнк развернул «Дискавери» носом вперед и под углом 40° вверх, чтобы подставить его донную теплозащиту набегающему потоку атмосферы.

Теперь «Дискавери» был 90-тонным планером. У него не было двигателей для атмосферного полета. Мы начали долгое падение в направлении авиабазы Эдвардс в Калифорнии в 12 000 миль от нас. Мы возвращались в Америку. По пути «Дискавери» будет окутан шаром пламени с температурой 1700 °C, а в конце планирующего спуска у Хэнка будет ровно одна попытка приземления. Несмотря на эту устрашающую реальность, вход в атмосферу меня страшил не так сильно, как выведение на орбиту. Здесь не было ни основных двигателей, ни их турбонасосов, способных выйти из строя и создать для нас угрозу, а кроме того, вход в атмосферу был лишен рок-н-ролльного неистовства подъема. Мне не следовало быть столь уверенным – у нас оставалась еще масса способов погибнуть на этапе входа в атмосферу и посадки. Экипаж STS-9 оказался на шаг от смерти из-за горящего гидразина. В 1971 году три космонавта погибли при возвращении, когда в их капсуле нарушилась герметичность. Они не были защищены скафандрами, и кровь вскипела в их телах. Мы тоже не имели скафандров, так что потеря герметичности убила бы нас точно так же. Конечно, никто из нас не мог предвидеть будущее, но 1 февраля 2003 года экипаж STS-107 нашел свою смерть при возвращении из-за нарушения теплозащиты левого крыла «Колумбии». Пеноизоляция сорвалась с внешнего бака во время запуска и пробила в нем дыру[132]. «Дискавери» летал с точно такой же теплозащитой, и Майк и Хэнк видели, как пена падает с бака во время выведения. Мы могли попасть в атмосферу с дырой в крыле в блаженном неведении. Нет, мне не следовало быть настолько уверенным в благополучном возвращении домой.

Первые полчаса после тормозного импульса не было никаких признаков того, что что-то изменилось. Ощущение было такое, что мы все еще на орбите. Мы уже опустились на 160 километров ближе к планете, но воздух был еще слишком разреженным, чтобы оказывать заметное влияние на полет. Потом вдруг, откуда ни возьмись, появилась потерянная конфетка M&M's и начала медленно-медленно падать. Для меня это было первым доказательством того, что мы перестали быть невесомыми. Границы атмосферы наконец-то стали замедлять нас.

На высоте 120 километров[133] над Тихим океаном торможение в атмосфере начало нагревать воздух. Свечение за окнами кабины поменяло свой цвет с оранжевого на красный, а затем сделалось раскаленным добела. Я отклонил голову, чтобы посмотреть вверх через потолочные окна. Вихрь раскаленного воздуха струился прочь, трепеща, словно лента на ветру. Я видел след «Дискавери». Раскаленный у днища воздух окутывал корабль и смыкался сверху, образуя плазменный след, который терялся в бесконечности. Невзирая на невероятное световое шоу, в кабине было тихо. Не было ни шума ветра, ни вибрации.

«Дискавери» выполнил несколько разворотов по крену, чтобы иметь на выходе необходимую энергию. Каким бы разреженным ни был воздух, его было уже достаточно, чтобы обеспечить подъемную силу, и автопилот давал кораблю команды разворачиваться на 75° попеременно влево и вправо от направления движения, чтобы использовать эту силу для отклонения от осевой линии траектории[134]. Корабль становился то на одно крыло, то на другое, двигаясь юзом, как сноубордист, который притормаживает перед остановкой. Он выписывал над Землей гигантскую, сильно вытянутую букву S, увеличивая тем самым расстояние до места посадки; таким образом он получал больше времени для потери высоты. Если бы корабль попытался идти прямо, мы бы сгорели дотла.