Вплыв в свой мешок, я присоединил свой голос к хору, жалующемуся на сильные боли в спине. В невесомости позвонки слегка раздвигаются, так что рост человека увеличивается на 3–5 сантиметров. При этом мышцы в нижней части спины испытывают значительное и болезненное напряжение. Это ощущение беспокоило всех нас, кроме Джуди. Почему она оказалась нечувствительной, я не имел представления, но она вскоре устала от наших жалоб и использовала свое преимущество: «Наверно, я первая женщина в истории, которая легла в постель с пятью мужчинами, и у всех у них болит спина».

Я не мог заснуть… и не из-за боли в спине. Я не хотел спать. Я хотел праздника. От MECO и до этой минуты я был слишком занят с документацией, чтобы по-настоящему прочувствовать принципиально новый опыт прошедших 12 часов. Я сделал это! Я стал астронавтом в кабине космического корабля на орбите вокруг Земли. Я жил в том мире, который описал Вилли Лей в «Покорении космоса». Я хотел плакать, кричать и боксировать воздух. К счастью для остальной части экипажа, я не стал ничего этого делать. Вместо этого я поплыл на своем спальнике наверх. Поплыл! Господи, мой разум все еще не мог согласиться с реальностью происходящего. Я привязал мешок у верхних окон и нырнул внутрь. Я решил сделать праздник из вида за окном. Автопилот держал корабль верхней стороной к Земле, поэтому планета была теперь перед моими глазами.

Если не считать дыхания вентиляторов кабины и белого шума из динамиков УКВ-канала радио, в кабине царила ночная тишина. Из-за этого молчания мне казалось, что мы остановились в космическом пространстве. Весь опыт прежней жизни говорил мне, что скорость сопровождается шумом – завыванием ветра вокруг фонаря кабины, ревом двигателя. Теперь же я летел со скоростью почти 8 километров в секунду, и совершенно беззвучно. Было такое впечатление, будто я поднялся на воздушном шаре и Земля медленно поворачивается подо мной.

Меня также охватило сильное чувство оторванности от остального человечества. Ничто за окном не позволяло предполагать, что где-то во Вселенной существует жизнь. Я смотрел на горизонт более чем в тысяче миль от меня и видел лишь неизбывную синеву Тихого океана. С каждой секундой горизонт смещался почти на 8 километров к востоку, но ничего не менялось. Ни туманного следа, как от реактивного лайнера, ни кильватерной струи, как от корабля, ни городов, ни солнечного зайчика от стеклянной или металлической поверхности. Не было никаких признаков жизни на Земле. Космос же выглядел еще более пустынным. Сияние Солнца подавляло слабый свет звезд и планет. Космос был настолько же черным, насколько синим был океан.

Солнце светило ярко, и в кабине стало очень жарко. Я вылез из спального мешка и завис над стеклом в нижнем белье. В этом расслабленном состоянии ноги и руки норовили сложиться внутрь, словно пытаясь вернуться к позе плода. Я превратился в волосатый эмбрион из «Космической одиссеи 2001».

Мой 45-минутный орбитальный «день» подходил к концу, и тут у меня захватило дух от другого зрелища, способного лишить дара речи самого талантливого поэта. По мере того как «Дискавери» летел на восток, солнце позади него склонялось к западному горизонту. Подо мною терминатор – неясная тень, отделяющая сияние дня от глубокой черноты ночи, – начал замутнять океанскую синь. Облака высоко над терминатором сияли оранжевым и розовым под последними лучами светила. «Дискавери» входил в этот мир теней, и я развернулся к задним окнам, чтобы проследить, как солнце уходит под горизонт. Его свет, до этого момента прозрачный, как душа ребенка, теперь расщеплялся атмосферой. Мощный цветной спектр, в сотню раз более яркий, чем любая земная радуга, образовал дугу, отделяющую черноту земной ночи от вечной черноты космоса. Там, где она касалась Земли, цветная дуга была красной, как королевский бархат, выше становилась более тусклой, проходя через множество оттенков оранжевого, синего и пурпурного, и, наконец, исчезала в черноте. По мере того как «Дискавери» спешил уйти от нее, дуга медленно сжималась вдоль лимба планеты к точке захода, уменьшаясь в протяженности, плотности и интенсивности, будто жидкие краски растворялись в небе. Но вот осталась лишь тонкая, как ресничка, дуга цвета индиго. Потом она померкла, и «Дискавери» полностью погрузился в дремоту орбитальной ночи.

Внезапно однородная чернота дневного космоса вплелась в ткань моих снов. Млечный Путь протянулся дугой через небо, подобно светящемуся дыму. Другие звезды пронзали тьму белым, голубым, желтым и красным. Юпитер поднялся на небо, как фонарь возничего. И планеты, и звезды были сходны в том, что не мигали. В чистоте космоса они были фиксированными цветными точками.

Я глядел вниз, в земной мрак. Далеко внизу над Центральной Америкой вспыхивали молнии. Метеоры проносились многоцветной вспышкой к своей смерти. К северо-востоку виднелось натриевое сияние неопознанного города. На горизонте атмосфера слабо светилась, поскольку рассеянный в ней солнечный свет проникал и сюда. В этом свечении воздух выглядел как несколько отчетливых слоев серого.

Я увидел, как какой-то спутник летит в западной части неба. Хотя «Дискавери» был уже в темноте, второй объект был достаточно далеко к западу, чтобы все еще отражать солнечный свет.

Пульты были выключены, солнце ушло, и в кабине стало холодно. Я вплыл обратно в мешок и попытался заснуть. Только я отключился, как полоса света вспыхнула в моем мозгу, разбудив меня. Астронавты-ветераны предупреждали об этом явлении. Вспышка была результатом попадания космического луча[127] в мой зрительный нерв. Электрический импульс, сгенерированный в результате такого попадания, заставил мой мозг «увидеть» полоску света, хотя мои глаза и были закрыты. Я задумался о том, что же делают эти космические лучи с остальными частями мозга. Ага, началось мое настоящее образование.

Всю ночь я спал урывками, просыпаясь с каждым рассветом и шепча: «Ух ты!» В какой-то момент я решил сплавать вниз и достать емкость с водой и увидел картину прямо из научно-фантастического фильма. Кто-то оставил свет в туалете, и он слабо освещал спящий экипаж «Дискавери». Некоторые спали, прикрепленные к передней переборке, другие располагались горизонтально вдоль средней палубы. В расслабленном состоянии сна их руки всплывали на уровне груди. Было такое впечатление, что я вижу застывший кадр из мультфильма. Соблазнительно было присоединиться к ним в прохладе и темноте, но окна слишком манили меня. Я уплыл обратно наверх.

Побудка пришла в форме рок-музыки. Была такая традиция: капком подбирает музыку, которую ЦУП проигрывает для экипажа в качестве сигнала подъема. Однако понять, что это за песня, было невозможно. Видимо, бюджет NASA был слишком скудным, когда покупались динамики для «Дискавери». Поп-музыка из этих отбросов радиорынка звучала так, будто кто-то скребет ногтями по классной доске.

К моему удивлению, проснулся не только я. Мой дружок был на страже и в полной боевой готовности. Это была болезненная эрекция, сильная настолько, что я мог бы легко просверлить криптонит[128]. В конечном итоге я насчитал 15 пробуждений в космосе в трех моих полетах, и в большинстве из них, а нередко и во время сна, меня приветствовал этот ванька-встанька. Летные врачи приписывали это явление перераспределению жидкостей в организме. На Земле гравитация удерживает больше крови в ногах, а на орбите она равномерно распределяется по всему телу. На мужчин это действует подобно виагре, к тому же наблюдается благотворное влияние на женскую анатомию. Из-за этого смещения жидкостей икры ног и бедра становятся стройнее, а груди увеличиваются в размере и не отвисают. Если бы NASA хотело обеспечить себе финансовое будущее, агентству следовало бы рекламировать омолаживающий эффект невесомости. Налогоплательщики тогда потребовали бы от конгресса учетверить бюджет NASA, чтобы профинансировать строительство орбитальных курортов, где отдыхающие с Земли могли бы возвращаться назад во времени.