Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мяк достал несколько мелких монет и бросил их в коробочку — работа началась. Погода благоволила Мяку: свежий ветер разогнал утренние облака, в небе проступила синева и, кажется, намечался редкий солнечный день. Через полчаса стояния у дверей в коробочке прибавилось несколько монет. Мяк извлёк выручку, оставив немного монет для приманки, и, сотворив застенчиво-грустное лицо, продолжил работу. К середине дня в кармане набралось немало монет — по подсчётам Мяка, можно было бы перекусить, время приближались к обеду. Мяк свернул свою деятельность и направился к пришельцу. К удивлению Мяка, пришелец отсутствовал. Мякинский угол был пуст, словно никого здесь и не было.
«Ушёл напарник, не дождался», — подумал Мяк и заглянул в буфет. Тётка, как обычно, продала ему три пирожка. Он вернулся к себе и, не разворачивая картонок, решил перекусить.
Как только Мяк приступил к поеданию второго пирожка, появился дежурный. Он мрачно взглянул на Мяка и спросил:
— Закусываешь?
— Обедаю, — вежливо ответил Мяк.
— Наработал? — снова спросил дежурный.
— Нет ещё, — ответил Мяк.
Дежурный криво усмехнулся и произнёс:
— Зайду потом.
Мяк торопливо заговорил:
— Нас теперь будет двое. Я и инвалид. Хорошо?
Дежурный немного насторожился, вопросительно взглянул на Мяка и заявил:
— Двое так двое. С тебя двойной тариф.
Мяк кивнул, дежурный ещё раз с ног до головы оглядел его и сказал:
— Я зайду. Запомни: двойной.
Дежурный развернулся и, цокая подковками сапог по каменному полу, удалился в сторону касс. Мяк доел второй пирожок, и совсем неприятная мысль пришла ему в голову.
«Двойной тариф, а инвалид испарился! Мне это нужно? Мне это совсем ни к чему!»
Нехорошая мысль не уходила, она даже испортила ему аппетит. Последний пирожок он сжевал почти что без удовольствия.
«Этот пришелец так меня подвёл! — подумал Мяк и укорил себя: — Я… Я-то хороший человек: сразу поддался, предложил работать на пару. Вот тебе и на пару!»
Мяк хотел было уже приступить к работе на своём месте, но не успел он развернуть коробочку, как заметил, что в его сторону движется, неловко переставляя костыли, инвалид.
«Пришелец, — приглядевшись подумал Мяк. — Явился напарничек!»
Мяку теперь этот деятель совсем не понравился — без него было спокойнее и никакого двойного тарифа.
— Добрый день, — поздоровался пришелец, когда добрался до мякинского угла.
— Добрый, — не очень дружелюбно ответил Мяк.
Пришелец вопросительно посмотрел на Мяка и объяснился:
— Вы, пожалуйста, извините меня. По нужде отлучился, а накидали много. Вот. — И пришелец вытащил из кармана плаща горсть монет и несколько смятых крупных купюр. — Я так понимаю, это теперь наше общее.
Мяк одобрительно кивнул и примирительно произнёс:
— С дежурным я договорился. Надо подумать, где устроить вас на отдых.
— Огромнейшая вам благодарность! — с волнением произнёс пришелец. От заикания он прервал свою речь и, немного отдышавшись, поправил костыли. — Я причинил вам столько неудобств, — продолжил он и замолчал. Серые глаза его увлажнились, но слёзы он сдержал, промокнул глаза кулаком свободной руки и спросил: — Как будет дальше?
— Как будет дальше? — Мяк мысленно повторил вопрос, сознавая, как высоко он поднял мнение о себе у пришельца, немного возгордился собой, что ему уже давно было не свойственно. — Дальше… — задумчиво ответил Мяк, — дальше будем напарниками.
Он пристроил пришельца до вечера в закутке под передвижной лестницей, отстоял вторую смену, и уже поздно ночью напарники подались в либерторию.
Языки пламени быстро пожирали деревянные обрезки от ящиков и прочего хлама. Ещё издалека были видны сполохи огня. Иногда — видимо, когда небритый подбрасывал в огонь сухую деревяшку, — искры летели вверх и таяли на фоне тёмного неба.
«Старик на своём посту, — подумал Мяк. — Интересно: сколько времени продолжается этот ритуал? Год, а может быть, небритый управляет костром с детства, когда мальчишкой оказался в либертории? Кто это знает?»
Мяк с пришельцем, осторожно ступая по свежей наледи, двинулись в сторону костра.
«Вот кто у нас свободный, — подумал Мяк о небритом. — А остальные, все мы — несвободные, приспособились кто где. А отними у нас эти места — и свобода наша исчезнет, как дым от костра небритого».
Сегодня ночью подморозило. С вечера ветер разогнал облака, небо очистилось окончательно, и в ночь в тёмной высоте высыпали звёзды. Небритое лицо сидящего было спокойно и равнодушно — даже когда он открывал глаза, оно ничего не выражало.
— Мяк, а ведь ты подлец, Мяк! — просипел небритый и открыл глаза. — Ты опять без фанфарика.
— Принёс, — ответил ему голос из темноты.
— Да ну! — отреагировал небритый. — Ты, Мяк, всё равно подлец.
— Да, — согласился голос.
Пламя разделалось с последним куском доски и стало затихать. Небритый пошевелился, дотянулся до очередной деревяшки и аккуратно положил её на жаркие угли.
— Я не один, — произнёс голос из темноты.
Небритый промолчал, снова закрыл глаза и замер у костра.
— Я не один, — повторил голос и добавил: — Это мой напарник.
Пламя обхватило кусок доски со всех сторон. Ярко-красные языки оторвались от чернеющей деревяшки и взвились с искрами вверх в темноту.
— У тебя хороший огонь, — произнёс голос.
— Огонь всегда хорош, — ответил небритый и повернулся в сторону говорившего. — Что стоите? Грейтесь, — просипел он и снова погрузился то ли в сон, то ли в свои никому не известные думы.
Мяк с напарником вышли из темноты. Они подошли поближе и, не найдя ничего подходящего для того чтобы присесть у огня, прислонились к стене.
— Огонь бывает разный, — тихо сказал Мяк.
Небритый молчал — казалось, он ничего не слышит или просто не желает общаться с кем бы то ни было. Мяк повторил свою фразу:
— Огонь бывает разный.
Вдоль стены потянул ветерок; минуты две-три он помогал огню пожирать деревяшки, а затем ветер усилился, его порывы удачно боролись с огнём, не давая влажным обрезкам как следует заняться.
— Ты, Мяк, про огонь ничего не понимаешь, поэтому так говоришь.
Небритый пошевелил угли, мокрые обрезки досок легли на них, и костёр задымил.
— Вот видишь, как без огня-то, лысый глаз? — проворчал небритый. — Огонь всегда хорош, даже когда его много. Он заберёт себе столько, сколько нужно.
Сильный порыв ветра сорвал только что появившиеся язычки пламени, и дым повалил ещё сильнее. У стены без огня, на свежем ветре, стало темно и холодно.
