"…

Одолели и горы и степи.

Вдруг вдали, у реки,

Засверкали штыки,

Это были японские цепи.

…"

Снова начались помехи. Теперь выглядело так, словно шум наплыл на частоту злонамеренно, кто-то гонит иную, отличную от «Белой», волну. Совершенно отчетливо прозвучали задумчивые слова отчего-то на английском "Number nine, number nine".

Затем эфир очистился и запел иной хулиганско-развеслый хор:

"…

Восстала, проснулась народная воля

На стоны Комунны, на зов Ровашоля,

На крики о мести погибших людей

Под гнетом буржуев, под гнетом цепей

…"

Рихард горько вздохнул и выключил радио.

В металлической коробке броневагона было холодно и Геллер вышел на воздух.

Болела голова, она была тяжелой, словно вместо крови ее омывала ртуть. Аристархов просто чувствовал, как внутри его мозга зреет и ширится инсульт.

Он подошел к Ольге:

— Моя помощь не нужна?

Та не ответила, а просто отмахнулась.

— Я так и думал. — подытожил Рихард…

Не обращая на Геллера никакого внимания занялась своим делом, и стала рассказывать что-то колдуну:

— А как-то был случай, что на завод привезли много прозрачной брони. Я изготовила танк из бронестекла. Была довольно перспективная машина, но в серию не пошла. Запротестовали танкисты: вероятно, они очень стеснительные люди и не хотят, чтобы посторонние видели, чем они под броней занимаются.

Геллер развернулся и ушел в зал ожиданий, прилег на лавку и, накрывшись шинелью, смачно заснул…

-//-

Горнист достал трубу, о рукав отер мундштук.

Поднес трубу к губам, но тут же ее убрал, печально осмотрелся по сторонам. Вот сейчас он сыграет «подъем», разрушит тишину. Звук будет не слишком громким как для большинства солдат, привыкших спать даже под звук канонады.

Но его услышит кто-то пребывающий в полудреме, вскочит на ноги, растолкает товарищей.

И уже через пару минут войско придет в движение.

Чувствовал ли трубач себя богом, способным одним звуком изменить мир? Где там… Хотелось как минимум оставить мир в покое, сохранить тишину, даже заснуть самому. Но у него был иной приказ.

Как бы то ни было, рассвет невозможно отменить.

Он снова поднес трубу к губам и был готов играть, но его отвлек какой-то звук, шедший из утреннего тумана. Казалось, будто работала паровая машина и она приближалась.

Еще через минуту из тумана показалось металлическое чудовище — поставленный на гусеницы бронепоезд.

Горнист успел сыграть «подъем» и тут же, без паузы выдул "к оружию".

Ответно носовое орудие ударило холостым. Так получалось, что холостой выстрел, саамы безобидный звучит громче всех.

Перепуганные солдаты вскакивали, хватались за винтовки, пулеметы.

Кто-то стрелял, но пули отскакивали от брони, вязли в ней.

Артиллеристы разворачивали орудия, но было поздно: бронепоезд уже несся через лагерь, и невозможно было ударить по бронепоезду, чтоб не задеть своих.

Затем хлопнули минометы. Туман мешался с дымовой завесой.

В лаге царила если не паника, то неразбериха, и просто удивительно, что никто не погиб под гусеницами, не попал под пули, выпущенные товарищами.

Дав на прощание гудок, бронепоезд уходил в туман.

-//-

…Бронепоезд нашли только к вечеру.

Собственно, было это совершенно нетрудно: его гусеницы оставляли за собой след характерный, хорошо заметный, и батальон шел по ним, не делая привалов.

Обнаружился беглец посреди лужайки, совершенно неуместный, словно броненосец, собранный в деревенском пруду. Но от этого он не выглядел менее безобидным.

Потому солдаты долго боялись к нему подойти, жались к опушке, лишь изредка выскакивали на открытое место, словно дразня обслугу бронепоезда. Но его орудия, пулеметы оставались неподвижными.

Потом смельчаки подобрались к поезду, доложились: вагоны пусты. Состав вроде бы исправен, в тендере еще было много топлива. Вероятно, кочегары просто устали кидать уголь.

Противник, кем бы он ни был, ушел.

Их командиры пожали плечами: ушел — так ушел…

Пора было становиться на ночевку.

Но еще до того, как загорелась первая звезда, вдруг невозможно громко зашумела трава. Так она шумит за мгновение до того, как начнется ураган или на землю рухнет ливень. Но только в тот день не было ни дождя, ни ветра.

Многие удивленно подняли голову: что происходит?

Сотни, может тысячи, маленьких ножек протоптали мимо часовых, отдыхающих солдат. Словно рассыпанный горох загрохотал по лестницам бронепоезда — только горох не может грохотать вверх.

Захлопнулись броневые двери, по эстакадам загрохотали тележки со снарядами, противно лязгнули затворы. Орудия в плутонгах сдвинулись с места и довольно определенно навелись на цели: на палатки, на горящие костры.

Лагерь оказался захвачен врасплох. Неизвестно, что за существа захватили бронепоезд. Непонятно — какие глаза смотрели через прицел, и уж тем более неясно, какие мысли, приказы имелись по ту сторону брони.

Но стало предельно ясно: в такой момент не надо рыпаться, а еще лучше — не дышать.

Потянись кто к винтовке, выхвати из-за пояса гранату — наверняка ответят без промаха.

Так продолжалось долго, довольно долго, пока над бронированной трубой паровоза не появился дым.

Бронепоезд медленно отправился в ночь. Те, кто стоял на его дороге, медленно отступали в темноту.

Пока было видно бронепоезд, солдаты старались дышать через раз. Ведь всем известен закон: если ты видите врага, значит враг видит тебя.

И только когда в ночи грохот паровой машины стал почти неразличим, солдаты выдохнули с облегчением.

Затем вернулись к своим занятиям. Кто-то подбрасывал в изрядно прогоревший костер дровишки, кто-то отправлялся ко сну.

Командиры тоже предпочли никак не комментировать события, не отправлять никого в погоню за бронепоездом.

Все сочли за лучшее сделать вид, будто этого состава и не было никогда.

Бронепоезд не искали, и он, соответственно, не нашелся по своей воле. Многие говорили, что эта машина утонула где-то в болотах, коих в округе имеется несметное количество.

Иные возражали, что если этот бронепоезд угнали, то совсем не для того, чтоб бездарно его утопить. Находились и такие, которые сами не видели, но слышали от людей, заслуживающих доверия, словно этот бронепоезд обзавелся крыльями и натурально улетел.