ли он о новом налоге? На всякий случай я отвечал ему осторожно: «Милостивый граф, – день на день не похож; в иной выработаешь пять и шесть копеек, а в другой и ничего». – «А женат ли ты, Гаспар Дик?» – Я тут опять призадумался: зачем ему знать, женат ли я? Однако отвечал ему смело: «Женат». – «И дети есть?» – «И дети есть». (Я решился говорить всю правду, ничего не утаивая.) Тогда граф оборотился к своей свите и сказал: «Господа, я думаю, что будет ненастье; моя абервильская рана что-то начинает ныть. – Поспешим до дождя доехать; велите скорее седлать лошадей». –

Из ранних редакций*

ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН

ГЛАВА I

Первая глава была издана в 1825 г. с предисловием:

Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено.

Несколько песен, или глав, «Евгения Онегина» уже готовы. Писанные под влиянием благоприятных обстоятельств, они носят на себе отпечаток веселости, ознаменовавшей первые произведения автора «Руслана и Людмилы».

Первая глава представляет нечто целое. Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года и напоминает «Беппо», шуточное произведение мрачного Байрона.

Дальновидные критики заметят, конечно, недостаток плана. Всякий волен судить о плане целого романа, прочитав первую главу оного. Станут осуждать и антипоэтический характер главного лица сбивающегося на Кавказского Пленника, также некоторые строфы, писанные в утомительном роде новейших элегий, в коих чувство уныния поглотило все прочие. Но да будет нам позволено обратить внимание читателей на достоинства, редкие в сатирическом писателе: отсутствие оскорбительной личности и наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов.

В рукописи – вместо последней фразы предисловия:

Звание издателя не позволяет нам хвалить, ни осуждать сего нового произведения. Мнения наши могут показаться пристрастными.

Но да будет нам позволено обратить внимание почтеннейшей публики и гг. журналистов на достоинство, еще новое в сатирическом писателе: наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов. Ювенал, Катулл, Петрон, Вольтер и Байрон – далеко не редко не сохранили должного уважения к читателям и к прекрасному полу. Говорят, что наши дамы начинают читать по-русски. Смело предлагаем им произведение, где найдут они под легким покрывалом сатирической веселости наблюдения верные и занимательные.

Другое достоинство, почти столь же важное, приносящее не малую честь сердечному незлобию нашего автора, есть совершенное отсутствие оскорбительной личности. Ибо не должно сие приписать единственно отеческой бдительности нашей цензуры, блюстительницы нравов, государственного спокойствия, сколь и заботливо охраняющей граждан от нападения простодушной клеветы, насмешливого легкомыслия.

Строфа VIII. В первом издании в этой строфе имелось примечание:

Мнение, будто бы Овидий был сослан в нынешний Акерман, ни на чем не основано. В своих элегиях Ex Ponto[43] он ясно назначает местом своего пребывания город Томы при самом устье Дуная. Столь же несправедливо и мнение Вольтера, полагающего причиной его изгнания тайную благосклонность Юлии, дочери Августа. Овидию было тогда около пятидесяти лет, а развратная Юлия, десять лет тому прежде, была сама изгнана ревнивым своим родителем. Прочие догадки ученых не что иное, как догадки. Поэт сдержал свое слово, и тайна его с ним умерла:

Alterius facti culpa silenda mihi.[44]

Примеч. соч.

Строфа IX – в беловой рукописи

Нас пыл сердечный рано мучит.

Очаровательный обман,

Любви нас не природа учит,

А Сталь или Шатобриан.

Мы алчем жизнь узнать заране,

Мы узнаем ее в романе,

Мы всё узнали, между тем

Не насладились мы ничем.

Природы глас предупреждая,

Мы только счастию вредим,

И поздно, поздно вслед за ним

Летит горячность молодая.

Онегин это испытал,

Зато как женщин он узнал.

Строфа XIII и XIV имеются в черновой рукописи:

Как он умел вдовы смиренной

Привлечь благочестивый взор

И с нею скромный и смятенный

Начать краснея разговор,

Пленять неопытностью нежной

И верностью… надежной

Любви, которой в мире нет,

И пылкостью невинных лет.

Как он умел с любою дамой

О платонизме рассуждать

И в куклы с дурочкой играть,

И вдруг нежданной эпиграммой

Ее смутить и наконец

Сорвать торжественный венец.

–

Так резвый баловень служанки,

Амбара страж, усатый кот

За мышью крадется с лежанки,

Протянется, идет, идет,

Полузажмурясь, подступает,

Свернется в ком, хвостом играет,

Готовит когти хитрых лап

И вдруг бедняжку цап-царап.

Так хищный волк, томясь от глада,

Выходит из глуши лесов

И рыщет близ беспечных псов

Вокруг неопытного стада;

Всё спит, и вдруг свирепый вор

Ягненка мчит в дремучий бор.

Строфа XXIV. После этой строфы следовало:

По всей Европе в наше время

Между воспитанных людей

Не почитается за бремя

Отделка нежная ногтей.

И ныне – воин и придворный,

Поэт и либерал задорный

И сладкогласный дипломат

Готовы . . . . . . . .

Строфа XXVI1. К этой строфе в первом издании было примечание:

Нельзя не пожалеть, что наши писатели слишком редко справляются со Словарем Российской Академии. Он останется вечным памятником попечительной воли Екатерины и просвещенного труда наследников Ломоносова, строгих и верных опекунов языка отечественного. Вот что говорит Карамзин в своей речи:

«Академия Российская ознаменовала самое начало бытия своего творением, важнейшим для языка, необходимым для авторов, необходимым для всякого, кто желает предлагать мысли с ясностию, кто желает понимать себя и других. Полный словарь, изданный Академиею, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев: наша, без сомнения счастливая, судьба, во всех отношениях, есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями. Италия, Франция, Англия, Германия славились уже многими великими писателями, еще не имея словаря: мы имели церковные, духовные книги; имели стихотворцев, писателей, но только одного истинно классического (Ломоносова), и представили систему языка, которая может равняться с знаменитыми творениями Академий Флорентинской и Парижской. Екатерина Великая… кто из нас и в самый цветущий век Александра I может произносить имя ее без глубокого чувства любви и благодарности?.. Екатерина, любя славу России, как собственную, и славу побед, и