– Будьте благоразумны, прошу, – серьезно сказалКрасильщиков, сидя рядом и слегка поддерживая меня под локоть. – Если вами впрямь не дорога жизнь вашего мнимого жениха, то хоть о своей подумайте.

– Глаза ей тоже завяжите, господа хорошие, – буркнул скозел угрюмый советчик Филя. – Эта баба из тех, что в яйце иголку увидит.

И мне немедленно завязали глаза очередным платком. Право,можно было подумать, что я угодила прямиком в галантерейную лавку, где выборплатков для связывания пленников неисчерпаем! Спасибо опять же за то, что эта«галантерейная лавка» не принадлежала пропахшему карболкой Вильбушевичу, а ее«владелец» Красильщиков употреблял какой-то очень приятный одеколон!

Однако до чего же рабски Красильщиков и Вильбушевич, доктори счетовод, следуют Филиным советам, а? Просто-таки трогательный пример тойсамой демократии, о коей грезят социалисты и прочие нигилисты. Оченьсимпатичная картина ожидает наше общество, когда кучера станут заседать, кпримеру, в Совете или в Думе! Этак дойдет и до того, что всякая кухарка сможетуправлять государством!

Филя ехал неторопливо – видимо, нарочно для того, чтобы не привлекатьвнимания полиции спешной ездой. Я постепенно расслабилась, понимая, что сейчасвсе равно ничего не смогу сделать для своего освобождения. Притихла – пусть моистражи думают, что я вовсе погружена в уныние, пусть ослабнет их хватка ипритупится бдительность.

Мне было о чем подумать. Как спастись? Надо строить какие-топланы, однако, признаюсь честно, голова моя оказалась занята отнюдь не этимипланами, а тем, что я услышала от Фили!

Что это значит? Неужели правда Смольников неравнодушен комне?

Да нет, ерунда какая!

Или не ерунда? Или и впрямь та наша встреча на МалойПечерской не случайна? Он искал меня? Он был в ярости? Ревновал?

Господи, да он что… он что, любит меня?!

Но это первый человек в моей жизни, который… И надо же,чтобы этим первым человеком оказался именно тот, который… которого я… о которомя тихо, таясь даже от себя…

Нет, не может быть! Почему же он был так жесток и груб сомной? Почему всячески старался унизить? Вел себя, как мальчишка, которыйнарочно таскает за косы и даже колотит девочку, что ему нравится. Конечно,конечно, в Георгии много мальчишеского, но ведь все равно – так глупо себявести! Разве он не замечал, что…

Нет, нет, нет, думаю, в его поведении нет ничего особенного,такова мужская любовь: мучить и терзать любимое существо. Но коли так… колитак, надобно мужской любви всячески опасаться – пуще огня!

И тут вдруг отрезвление вновь находит на меня, и я понимаю,что уплыла мыслями в мир иной. А между тем опасаться мне никого и ничего большене придется. У нас со Смольниковым пока что нет никаких шансов вырваться насвободу. Будь он хотя бы в сознании… но пока я слышу только его редкие стоны.

Да, не зря он предостерегал меня от Гамлета! Видимо, этаптичка и впрямь наделена пророческим даром. Что этот попугай мне пожелал?Уснуть и не проснуться? Очень может статься…

Мы едем уже довольно долго, не меньше получаса. Причем уменя такое ощущение, что за это время мы самое мало дважды переехали Острожнуюплощадь. Видимо, Филя нарочно петляет, путает дорогу, опасаясь, что я начнусчитать повороты.

Конечно, надобно было считать с самого начала, однако, увы,мне это и в голову не пришло!

– Слышь, Филипп, как только мы сойдем, – говорит в этовремя Красильщиков, – немедля гони, ставь лошадь в конюшню, чтоб твоегодолгого отсутствия никто не заметил. Коли спросят, скажи, что у вас сгосподином товарищем прокурора был уговор: ты во столько-то за ним заедешь изаберешь их. Скажешь, подъезжал-де, а горничная ответила, что его благородие сбарышней уже отбыли восвояси. Ты и воротился.

– Надо Дарьюшке про то сказать, – озабоченно подалголос Вильбушевич – первый раз за время пути. – Предупредить.

– Предупредил уже, – успокоил его Красильщиков.

– А ну как Евлалия проболтается, что уехали на казенной пролетке? –не унимался Вильбушевич.

– Да она небось и не вспомнит ничего к утру, этапьянчужка, – ухмыльнулся Красильщиков. – А потом, против ее словачетыре наших будет: ваше, мое, Филино и Дарьюшки. Так что если кого послушают,то, конечно, нас.

«Напрасно вы в этом столь уверены, господинКрасильщиков, – ехидно подумала я, – все вы, кроме Фили, у нас такили иначе на подозрении, поэтому не ждите, что вас выслушают развесив уши.Конечно, Филино предательское свидетельство много будет значить, но если Лаллаузнает, что ее любимый Гошенька пропал, она ведь не уймется, пока всем икаждому не докажет, что он и впрямь уехал на казенной пролетке! Это такаянатура, что… А впрочем, – немедленно спохватываюсь я, – вполне можетстаться, что она все это заспит: даже и не припомнит к утру, кто у нее вообще вгостях был, небось даже повод забудет, зачем собирались!»

Внезапно Филя негромко прикрикнул:

– Тпру! Не балуй! – и пролетка остановилась.

Было тихо, безветренно. Тишина вокруг стояла такая глубокая,что мне почудилось, будто нас вывезли далеко за городскую черту. Но вотнеподалеку раздался заполошный собачий брех, потом пьяная ругань, и я поняла,что мы, конечно, еще в Нижнем.

Спасибо и на том. Осталось выяснить где.

Как будто это имело какое-то значение! Думать следовало отом, как выбраться из этой кошмарной ситуации!

Но пока выбраться я могла только из пролетки, да и то не безпосторонней помощи. Красильщиков чуть ли не на руках снес меня на землю, потомВильбушевич и громко сопевший от натуги Филя выгрузили Смольникова. Похоже, онуже немного пришел в себя и даже мог стоять, поддерживаемый, как я поняла,Вильбушевичем.

– Езжай, Филя, не мешкай! – скомандовал Красильщиков, иколеса пролетки гулко застучали по деревянным мосткам. Отчего бы это? Проезжаячасть улиц вымощена в нашем городе камнем лишь на трех-четырех главных улицах,а на остальных плотно убитая земля (в дождь она превращается в жидкую грязюку,порою непролазную), обочь же – деревянные мостки для пешеходов. Но ведь Филяедет не по пешеходному тротуару! Где, на каких улицах проезжая часть у наскрыта досками? И почему так гулко отдается стук колес? А, понимаю. Он поехал помосту над оврагом! О, мне никогда не догадаться, над каким именно, потому чтооврагов в Нижнем – не счесть!

– Ну, как ваш подопечный, Виллим Янович? – спросил вэту минуту Красильщиков. – Держится на ногах? Вот и отлично, тут идти-товсего ничего. Идите, Смольников, не заставляйте нас снова применить к вам силу– а то и к Елизавете Васильевне!