Под влиянием этих изобретений в Европе началось Возрождение. Но Ренессанс не стал эпохой возрождение античного римского или греческого наследия, он был воскрешением принципов и идей, положенных в основу Монгольской империи, принципов, которые европейцы приспособили для своих целей и на свой вкус.

В мае 1288 года вскоре после встречи с Раббаном Бар Саумой и получения письма и подарков от монгольского Хана, Папа Николай IV выпустил папскую буллу, призывающую к строительству новой церкви Богоматери в Ассизи. Как первый Папа-францисканец, Николай IV со своими приверженцами-францисканцами, видимо, хотел провозгласить приход эпохи своего ордена. В этом соборе они хотели воплотить не только силу ордена, но и отразить его свершения в истории. Орден Св. Франциска был наиболее осведомлен о монголах и их обычаях. Монахи в составе делегации Пьяно ди Карпини и даже Вильям из Рубрука — все они были францисканцами. Художники заимствовали темы и методы в китайском и персидском искусстве, моду на которое ввели монголы.

Все эти картины имели общий источник в работах Джотто ди Бондоне и его учеников, а они, кажется, исходят от ряда картин в монастыре францисканцев в Ассизи. Хотя фрески в церкви изображают события из жизни Христа или житие Святого Франциска, художники изобразили многие из их вещей в монгольском стиле или даже одели в платье монголов: «В цикле фресок жизнь Святого Франциска буквально обернута в шелка, почти в каждой сцене мы видим раскрашенные ткани — либо на фигурах, либо в форме драпировок». В дополнение к простым шелкам художники изображают парчу, которую монголы любили и послали Папе и европейским королям в подарок. Художники ввели монголов в разнообразие христианских картин, с их отличительной одеждой, головными уборами и луками. Лошади начали появляться в европейском искусстве в духе китайских рисунков, которые получили популярность благодаря торговле с монголами. Картины также показали сильное азиатское влияние в изображении скал и деревьев. Европейское искусство, которое было плоским и одномерным всюду в Средние века, произвело новый гибрид, который не был ни строго европейским, ни азиатским; это был стиль глубины, света, ткани и лошадей, стиль, который впоследствии стали называть искусством Возрождения.

Возможно, эти изображения были не больше чем новым художественным пониманием европейских творцов, но изображение Одеяний Христовых в церкви в Падуе украшено монгольскими литерами из алфавита Пхагбы. В той же самой церкви, Грех Неверности изображен как женщина в высокой шлемообразной шапке, которую носил Хан Хубилай. Пророки Ветхого Завета изображены со свитками с длинным непонятным текстом, написанным монгольскими литерами. Эти прямые свидетельства связи с двором Хана Хубилая доказывают непосредственную и бесспорную связь европейского Ренессанса и Монгольской империей.

Влияние монголов прослеживается и в литературных и философских работах эпохи. Провокационная природа идей монголов и их политики проявилась решительно в работах немецкого философа Николая Кузанского, чье эссе «Об ученом незнании» можно было бы рассмотреть как первый цвет европейского Возрождения. Он провел некоторое время по церковным делам в Константинополе незадолго до его падения, и, как показывают его письма, был хорошо знаком с идеями персидской, арабской и монгольской цивилизаций. В 1453 году он пишет длинное эссе «О мире и согласии веры», в котором он представил воображаемые речи представителей семнадцати народов и религий относительно лучшего способа достигнуть всеобщего мира и согласия. Автор показывает глубокое понимание монгольской идеологии, когда вкладывает в уста татарина такое описание его народа — «многочисленные и простые люди, которые поклоняются одному Богу, что выше других, изумлены разнообразием обрядов, которые имеют другие, кто поклоняется тому же Богу, что и они. Они высмеивают закон, который требует от некоторых христиан, всех иудеев и арабов делать обрезание, от других — ставить точку меж бровей, а от третьих — крестить детей». Он также отмечает замешательство монголов при столкновении с христианскими ритуалами и богословием, в особенности, «среди всех различных форм жертвы есть христианская жертва, в которой они предлагают хлеб и вино, и говорят, что это — тело и кровь Христа. То, что они едят и пьют эту жертву после жертвоприношения, кажется отвратительным. Они пожирают то, чему поклоняются».

Вымышленный татарин в споре точно повторил слова хана Мункэ, сказанные французскому посланнику, когда тот осудил пагубную вражду среди религий мира: «Надлежит исполнять заповеди Бога. Но иудеи говорят, что они получили эти заповеди от Моисея, арабы говорят, что им дал их Мухаммад, а христиане — что Иисус. И есть, возможно, другие народы, которые чтят своих пророков, которые, как они утверждают, дали им божественное слово. Поэтому, как мы достигнем согласия?» Ответ монголов был таков: религиозное согласие достижимо только, если объединить все веры под властью светского государства.

Визиты посланников монголов, таких как Раббан Бар Саума, дало европейцам представление о далеких и таинственных монголах. Европейцы больше не боялись империи Чингисхана и начали видеть в ней альтернативу обществу, в котором жили. Принимая во внимание, что авторы использовали мусульман, чтобы представить все, ненавистное европейцам, они насыщали историю монголов романтикой лучшего мира, который до некоторой степени стал Утопией, идеальным обществом. Приблизительно в 1390 году Джеффри Чосер, много ездивший по Франции и Италии по дипломатическим делам, дал самое яркое утверждение романтического образа монголов. В «Кентерберийских рассказах», первой книге, написанной на английском языке, самая длинная история содержит романтичный и причудливый рассказ о жизни и приключениях Чингисхана.

В 1332 году в монгольской столице Шанду царили сумятица, неразбериха и страх. Правящая семья задержалась в летней столице до глубокой осени, и несмотря на попытки сохранить тайну, всем стало очевидно, что внутренние конфликты внутри клана уже всерьез угрожают существованию династии.

У нас довольно мало информации об этом периоде, но, похоже, титул Великого Хана очень быстро переходил от брата к брату и от отца к сыну во время волны убийств, исчезновений и необъяснимых смертей. С 1328 по 1332 по крайней мере четыре члена Золотой Семьи занимали трон, а один из них, семилетний Хан Ринчинбал пробыл на престоле только два месяца в 1332 году.