— Мне нужно идти.

— Разве я сказал что-то не так? — Ромео шутил. Он всегда говорил что-то не так. — Подождите, что бы вы сказали сыну, который идет в Национальную гвардию? — продолжил он, ловя священника за руку.

— Какому сыну? — спросил отец Трэвис, садясь на место.

— Моему сыну, Холлису, тому, который живет у Ландро и Эммалайн, вы о нем знаете.

— Я бы сказал, что он освоит полезный набор навыков и на какое-то время смотает удочки…

— Что вы понимаете под выражением «смотать удочки»?

— Он поедет в учебные лагеря в Кэмп-Графтоне[192], Бисмарке[193] или Джеймстауне[194], в зависимости от того, чем захочет заниматься.

— Значит, на войну его не пошлют?

Отец Трэвис удивился. Его внимание обострилось.

— Не думаю, что гвардию когда-либо пошлют на войну. Хотя, кажется, Джонсон[195] был в одном шаге от того, чтобы отправить ее во Вьетнам. Но он ввел призыв. Испытал волю народа.

— Который послал его подальше.

— Да, и я уверен, что Пентагон извлек из этого урок, — задумчиво проговорил священник.

Если Буш бросит гвардию в… Отец Трэвис задумался. Он голосовал за этого президента, потому что его отец был достойным и разумным человеком. Буш-старший понимал, что война похожа на брак: выйти сложнее, чем вступить.

Ромео допил целебный ледяной чай отца Трэвиса, и тот хлопнул его по плечу, вставая, чтобы уйти.

* * *

В маленьких поселках и резервациях почти всегда есть школы тхэквондо. Даже если в них проездом не бывало ни одного корейца. В Северной Дакоте искусство этой борьбы насадил великий мастер Му Янг Юн[196] из Фарго, как, впрочем, и в нескольких прилежащих штатах. Отец Трэвис занимался в Техасе у мастера Кин Бунг Йима и получил черный пояс третьей степени перед тем, как поступить в духовную семинарию. Через несколько лет после получения прихода он с разрешения своих учителей открыл додзе[197] в спортзале при миссионерской школе. Он понял, что не сможет оставаться в хорошей форме, если не станет учить молодежь. У него были договоренности с несколькими богатыми школами, которые поставляли ему старую спортивную одежду и, в качестве пожертвований, новые цветные пояса. Тренировки по тхэквондо он проводил вместо обычных субботних катехизаторских занятий. Теперь он просто раздавал справочные материалы по церковному вероучению. Ему было гораздо приятней обучать своих подопечных всяческим комбинациям, отрабатывать с ними удары и выкрикивать на корейском языке, сколько очков они набрали, яростно нанося при этом удары по воздуху.

Во время занятий Эммалайн ждала Лароуза, сидя в оранжевом кресле с кофейным пятном в форме песочных часов. Она всегда была занята каким-нибудь делом — держала на коленях открытый ноутбук или просматривала стопку бумаг. Иногда она все-таки забывала о них, бросала взгляд на тренирующихся, смущенно улыбалась, а потом ловила себя на этом и снова углублялась в работу. После занятий отец Трэвис всегда говорил пару слов о Лароузе. Например, что мальчик прогрессирует.

Эммалайн наклонила голову и подняла бровь.

— Он становится сильным, — проговорил отец Трэвис.

— Он молодец, не так ли?

— Да, он хорошо поработал.

Лароуз взял ее за руку. Глаза Эммалайн были устремлены на отца Трэвиса.

— Я все-таки оставила его у себя.

Отец Трэвис кивнул и постарался не думать о Ноле. Неожиданно Эммалайн спросила:

— Как у вас дела?

Священникам не задают таких вопросов, во всяком случае, так, как это сделала она. Отец Трэвис поднял брови. Он засмеялся, до странного живо, быть может, немного пугающе.

— Не спрашивайте, — ответил он резко.

— Почему?

— Потому что.

Его сердце, ожив, затрепетало, смехотворно колотясь по ребрам. Он положил руку на грудь, чтобы успокоить его.

— Вас что-то тревожит, — сказала Эммалайн.

— Нет, со мной все хорошо.

— Да? У вас обеспокоенный вид, — заметила Эммалайн. — Извините.

— Нет, правда. Прошу прощения. Я в порядке.

Его уловка выглядела жалко, и он пожалел о ней.

Эммалайн отвернулась. Она и Лароуз ушли, держась за руки. Ее мысли замедлились. Почему она задала этот вопрос? Почему она отвернулась, когда он отклонил ее знак внимания и дал глупый ответ? Впрочем, священники обычно ведут себя именно так. Подчиняют все личное своему служению. Без жалоб терпят испытания, которые им посылает Бог. Было ли у священника все в порядке? Кто мог сказать?

Отец Трэвис посмотрел им вслед, изучая чувства, испытываемые к Эммалайн. Дело было не в его обетах. Речь шла о семье Эммалайн, о ней и о Ландро, о том, как он давал им советы, венчал их, крестил детей. Они доверяли ему, но видели в нем священника, а не человека. Быть всем для всех, чтобы помочь всем[198].

Спасибо, святой Павел. Лучше вступить в брак, нежели разжигаться[199]. А я разжегся. Она единственная женщина, которую я когда-либо хотел, но она замужем. Ну так и гори же на этом пламени! Просто живи с этим, злосчастный дурак.

Она спросила его, как у него дела, сказала, что у него обеспокоенный вид. Как жаль, что такой обычный вопрос и простое наблюдение заставили его сердце пуститься вскачь.

Отец Трэвис выключил свет в гимнастическом зале. Настал его черед совершать адорацию[200]. Он прикрыл за собой дверь, вошел в церковь и направился к боковой часовне, оборудованной в крипте[201]. Его путь пролегал по темной трапезной в сторону слабо освещенной лестницы. Один из прихожан по имени Попай Бэнкс клевал носом, сидя на церковной скамье, и вздрогнул, когда отец Трэвис прикоснулся к его плечу. Зевая, он прошел к выходу, надел в дверях шляпу и на ходу бросил священнику «до свидания». Отец Трэвис сел на одну из удобных ортопедических подушек, которые он купил для людей, приходящих на непрерывную адорацию[202]. Его окружил полумрак. Тишина, арочный свод, мерцающий блеск свечей, беспокойные мысли. Но сначала его дрожащие руки. Слабое дыхание. Его грудь почти не поднималась. Он положил на нее руку и закрыл глаза.