Но больше всего мне понравилось поведение собак. Хитрыебестии почуяли, что будет чем поживиться. Люди шли группами, в плащах, сузелками или корзинами, а позади обязательно плелись псы.

Мунисэ я отправила вместе с женой полкового моллы ХафизаКурбана-эфенди, живущего по соседству. Девочка раскапризничалась, не хотелаидти без меня, но я повязала голову платком и сказала:

— Мне нездоровится. Если станет легче, приду попозже.

Но я обманывала Мунисэ. Сегодня у меня очень хорошеенастроение, и я отлично себя чувствую. Что же касается причины, по которой яосталась дома,

— просто мне не по душе шумные, многолюдные увеселения.

Как только все ушли, я сорвала с головы платок и, мурлычасебе под нос, занялась по хозяйству.

Как иногда приятно сменить свою подчас очень трудную работув школе на домашние хлопоты.

Закончив хозяйственные дела, я занялась нашими птицами.Сменила воду, вычистила клетки и вынесла их в сад, чтобы птички побыли насолнце. У нас их ровно полдюжины. Уезжая из Б…, нам пришлось оставить Мазлумана попечение сына Хаджи-калфы. Мунисэ очень горевала, проливая слезы покозленку. Чтобы девочка не грустила, я купила ей птиц. Потом возня с нимизахватила и меня. Вот только соседский рыжий кот не дает покоя нашим пернатымдрузьям. Стоит мне вынести клетки в сад, как он тут как тут — уже сидитнапротив, тихий и спокойный, чуть приоткрыв зеленые глаза. Он даже с нежностьюсмотрит на наших птичек, поглядывает и мурлыкает, словно рассказывает имчто-то.

Сегодня я вынула одну птичку из клетки и поднесла к мордекота. Мне было интересно, как он будет себя вести. Коварное существо! Егожелтая шерсть заволновалась, словно подул ветерок. Зеленые глаза заискрились,из мягких лап вылезли когти. Кот готовился броситься на пташку. Бедняжка,дрожа, съежилась у меня в кулаке.

Я схватила свободной рукой кота за шиворот и сказала:

— Глядя, как ты сладенько щуришь свои зеленыепредательские глазки, можно подумать, что ты грезишь об ангелах, живущих нанебе. Но у тебя одно на уме: растерзать эту несчастную. Не так ли? Вот, смотри!Ну что, получил?

— И я разжала пальцы. Крошечная птичка встрепенулась изамерла, словно не веря в освобождение. Затем она легонько пискнула и полетела.Я приблизила к своему лицу морду кота, который с изумлением и тоской следилзелеными глазами за полетом птицы, и захохотала, издеваясь над ним.

— Ну, как, желтый дьявол, разорвал птичку?

Сердце мое восторженно билось. Я радовалась, словноотомстила не только этому желтому коту, но и всей их зеленоглазой породе,обижающей маленьких птичек.

Но мое веселье было омрачено жалобным писком других птиц.По-моему, они действительно жаловались, как бы говорили: «Почему ты и нас неосчастливишь, как нашу подружку?».

Повинуясь призыву сердца, желанию, которому невозможно неповиноваться, я подошла к клеткам с твердым намерением освободить всех птиц. Новдруг вспомнила Мунисэ. Прижавшись щекой к прутьям одной из клеток, я сказала:

— Хорошо, вас можно выпустить, но что мы потом ответимМунисэ, другому желтоволосому тирану? Что же делать, крошки? Как бы мы нистарались, нам не удастся навеки освободиться от рыжих деспотов.

После птиц настал черед заняться собой.

Всегда, когда погода солнечная, я мою волосы холодной водойи наслаждаюсь, высушивая их на солнце.

Сегодня я сделала то же самое: взобралась на сливу иподставила мокрую голову легкому весеннему ветерку. Волосы мои уже отросли идоходили почти до пояса. В Б… я не рассказывала своим приятельницам, почему уменя стриженые волосы. Они считали, что женщине неприлично быть стриженой,вернее, это большой недостаток. Я специально доставала у кого можно, даже уХаджи-калфы, различные средства для укрепления волос.

А потом каждый считал это личной заслугой и, доказываякому-нибудь чудодейственность своих средств, ссылался на мои длинные, пышныекудри.

Слива находилась как раз на уровне окна, где стояли клетки.Птицы распевали на все лады, уставясь на солнце блестящими бусинками глаз. Япосвистывала, передразнивая их, и раскачивалась на тонкой ветке, как накачелях. Вдруг мой взгляд упал на окошко соседнего дома, и что я увидела!.. Замной наблюдал наш сосед, полковой молла Хафиз Курбан-эфенди. Круглые гноящиесяглазки светились на толстой физиономии, как лампадки в мечети. Не могупередать, как я перепугалась! Хоть бы одета была поприличнее, а то — ноги голые,рубашка с большим вырезом. Инстинктивно я запахнулась в тяжелую копну волос икубарем скатилась вниз. На мое счастье, деревце было невысокое. До моих ушейдонесся вопль соседа: «Аман, эй, — вах!» Упала я, больно было мне, акричал Хафиз Курбан-эфенди!

Мой сосед, имени которого я не могу произносить без смеха,был пятидесятилетним полковым моллой. Он без конца хвастался своим богатством.Я была в хороших отношениях с его женой, красивой молодой черкешенкой (ей неисполнилось и тридцати), стройной и черноглазой. Это она взяла сегодня с собойна гулянье Мунисэ. Детей у соседей не было, поэтому женщина привязалась кмаленькой шалунье и полюбила ее, как родную дочь.

Сегодняшнее происшествие испортило мне настроение. Ах, каквсе нехорошо получилось! Бог знает, что обо мне теперь подумает пожилой молла.

Сейчас, когда я пишу эти строки, мои щеки горят от стыда, ячувствую, что покраснела до корней волос. Ах, господи! Стала учительницей, авсе еще не избавилась от сумасбродных выходок. Недаром директор училища Реджеб-эфендиговорил: «Конечно, не дай аллах, но и к тебе когда-нибудь придет смерть. Начнутхоронить, так ты имама рассмешишь, когда он будет читать надгробную молитву…»

Я намеревалась сегодня после обеда записать в дневник все,что произошло за эти полгода. Бедный дневник не вынимался из портфеля с техпор, как мы сюда приехали.

Я подошла к окну. Отсюда хорошо виден пролив и военныеукрепления на берегу. В этом доме мы потому и поселились, что мне оченьпонравился вид на море… Больше наше жилье ничем не примечательно.

Спеша поскорее уехать из Б…, я согласилась на первоевакантное место, которое было мне предложено. Я не думала о том, понравится лимне Ч…, не придавала никакого значения тому, что жалованье здесь скудное. Но,на мое счастье, местечко оказалось совсем неплохим: спокойный, славный военныйгородок. Кого бы вы ни спросили из его обитателей, будь то старожил илиприезжий, об отце, брате, сыне, муже, вам скажут, что это либо солдат, либоофицер, — словом, военный. Даже многие учителя в школах — или полковые

моллы, или полковые муфтии[87]; в общем, весь народ здесьимеет отношение к армии. Наш сосед Хафиз Курбан-эфенди надевает иногда вместе счалмой военный мундир и даже цепляет сбоку саблю.