Витус рассказывал о годах, проведенных в монастыре. Он описывал простую, но наполненную жизнь братии, повествовал о каждом из них, об их великих задачах и маленьких человеческих слабостях. Нарисовал портреты аббата Гаудека, относительно молодого настоятеля, так любившего математику и звезды, отца Томаса, монастырского приора и врача, а также отца Куллуса, страстного почитателя стихов Овидия и любителя поесть.

Магистр рассказывал о годах, проведенных в Ла Корунье, где он вел довольно созерцательную жизнь, преподавая в тамошней школе юриспруденции, пока не повстречался с ученым-энциклопедистом Конрадом Магнусом, которого полюбил всей душой. Конрад Магнус окончил свои дни на костре как еретик, да и сам Рамиро Гарсия едва не умер, только не на костре, а после пыток в инквизиции. На этом маленький несгибаемый человек закончил свое повествование, чтобы уберечь Массимо от страшных подробностей.

Витус подхватил нить рассказа и поведал, как он познакомился с Магистром в темнице Досвальдеса, умолчав при этом, за что вообще был брошен в застенок. А виноват в том был не кто иной, как Энано, уж тысячу раз раскаявшийся в содеянном.

Коротышка тоже разоткровенничался, чего с ним обычно не случалось при малознакомых людях: он рассказал о своем детстве и юности в Германии, как изо дня в день над ним насмехались все кому не лень, как он пытался получить работу, хоть какую-нибудь, пусть даже самую черную. Но человек был и остается жестоким, и Энано, которого тогда еще звали не так, лишь награждали оскорбительными кличками, вроде «калека», «урод», «ублюдок» и тому подобное. В один прекрасный день обиженному судьбой стало невмоготу. Ему надоело просить подаяние и попрошайничать, и он принял решение превратиться в мошенника, обманщика и отравителя. Вскоре жизнь забросила его в Испанию, где он и познакомился с Витусом, готовым прийти на помощь любому и крайне доверчивым, что поначалу показалось Энано-Токсилю чрезвычайно смешным и нелепым. Но, по воле той же судьбы, оказавшись третьим в этом удивительном союзе, он сбросил с себя свою старую жизнь, словно прекрасная бабочка сбрасывает сковывающий ее уродливый кокон…

Так пролетели три дня в более или менее занимательных беседах. Мимо тянулись радующие взор пейзажи Северной Италии, и с каждым часом, проведенным в обществе новых друзей, Массимо чувствовал себя все увереннее и спокойнее. Даже страх, что они могут неожиданно наткнуться на учителя Арнульфа с его флагеллантами, постепенно отпустил его. Уже на подступах к Падуе, городу святого Антония, он вдруг сообщил:

— Моего двоюродного деда зовут Романо. Романо Тассини.

Из старой, но ухоженной мастерской Романо Тассини струился сизоватый дымок. Дело шло к обеду, но пахло не столько едой, сколько раскаленным оливковым маслом и деревом.

Снедаемые любопытством, друзья приблизились к домику, прекрасно отдавая себе отчет, что Романо, никогда в жизни не видевший своего внучатого племянника, вряд ли сможет узнать его. Заглянув в одно из открытых окошек, они увидели худого старика, что-то мастерившего и насвистывавшего себе под нос. В помещении было сумрачно, поэтому друзьям не сразу удалось разглядеть висевшие над верстаком инструменты для работы по дереву. Удушливый чад смешивался с вонью столярного клея.

— Бон джорно. Вы, должно быть, мастер Тассини?

Старик испуганно вздрогнул. Он был так поглощен своей работой, что не заметил подошедших к окну.

— Бон джорно, — удивленно ответил он. — Да, это я. А кто вы такие?

Витус подтолкнул вперед Массимо.

— Это ваш внучатый племянник Массимо.

— Массимо? Сын Элены? — Старик недоверчиво зажмурился. Потом прошаркал к окну, и Витус смог поближе рассмотреть его. Бледное лицо покрывали темные старческие пятна; руки, схватившиеся за подоконник, были большими и заскорузлыми. Очевидно, Романо очень редко покидал свою мастерскую.

Массимо робко пробормотал:

— Да, это я… дедушка!

— Ну, судя по твоему внешнему виду, это могло бы быть правдой. У тебя такой же римский нос, как у славной Элены. Как поживает моя племянница?

— Она умерла, дедушка. От горячки. Царство ей небесное! — Массимо несколько раз перекрестился. — Это был тяжелый удар для меня, но с Божьей помощью я его преодолел. Разреши познакомить тебя с моими товарищами?

После соблюдения необходимых формальностей старик вдруг хлопнул себя по голове:

— Ну что я за хозяин! Заходите в мастерскую!

Путешественники вошли, и, помимо инструментов, их взору предстали многочисленные полки с клеем, колесной мазью и металлическими деталями, назначение которых было загадкой для непосвященных. У противоположной стены в своих гнездах торчали сверла самой разной величины, возле верстака стояли другие полки с ящичками и баночками, доверху заполненными болтами, гайками и шайбами. Чуть поодаль находилось сооружение с металлическими натяжными шкивами, которые вращались с помощью приводного ремня. Судя по конструкции, это был токарный станок по дереву. В центре мастерской пылал огонь в очаге, над которым висел кипящий котел. Облака пара поднимались кверху и уходили через дымоход в крыше. Однако самым примечательным были бесчисленные колеса, которые стояли или лежали по всей мастерской.

— Проходите, садитесь! — пригласил Романо, показывая на длинную лавку возле очага. — Я бы с радостью предложил вам поесть, но соседка, которая иногда заносит мне кое-какую еду, заболела, а в моем возрасте пища не так уж важна.

— Не беспокойтесь о нас, мастер Тассини, — ответил Витус. — Разве у вас нет хозяйки, которая бы заботилась о вас?

Лицо Романо омрачилось:

— Нет, вот уже восемь лет, как ее нет. Она была добрейшим человеком на этой земле. Но Господу было угодно взять ее к себе. А ведь ей было всего пятьдесят три года, и она могла бы еще жить да жить. Но что толку от причитаний! Жизнь продолжается. Похоже, мы с тобой, Массимо, потеряли самое дорогое на свете. Это нас объединяет. Ну, а теперь расскажи о своей семье, о братьях и сестрах.

Парнишка начал послушно выкладывать подробности своей биографии. Сначала робко, запинаясь, потом все свободнее и увлеченнее. Особенно выразительно он описал время, проведенное с флагеллантами, и выпавшие на его долю невзгоды. Наконец он завершил свой рассказ словами:

— После того как я убежал, я прибился к кирургику и его друзьям. Они посоветовали мне пойти к тебе, дядя, и вот я здесь.

— Это ты правильно сделал. — Большая мозолистая ладонь старика легла на руку юноши. — Если хочешь, можешь у меня остаться. Я одинокий старик и буду рад компании. К тому же я мог бы научить тебя искусству производства колес. Хорошее ремесло, не даст умереть с голоду.

— С удовольствием, дедушка. Правда, я не знаю, получится ли у меня. Я никогда еще не работал руками.

— Ну, этому можно научиться! — Романо был явно в восторге от своей идеи. Он встал и подкатил к Массимо колесо среднего размера. — Каждое колесо — это произведение искусства из девятнадцати деревянных деталей, — пояснил он. — Каждая из них должна быть тщательно проработана. Если хотя бы одна будет иметь малейший изъян, остальные восемнадцать — не более чем дрова.