Цугмейстер засопел:

— Клянусь Иисусом и Богородицей, вы осмеливаетесь преградить мне путь?!

— О, смелость тут невелика, учитель Арнульф. Я же знаю, что вы так просто не вошли бы.

— Как?! Что?! Что вы хотите этим сказать?! — Цугмейстер склонил голову набок, как боевой петух.

Витус подкупающе улыбнулся:

— Если меня не подводит память, у вас, у флагеллантов, существует неписаный закон, не позволяющий вам без приглашения заходить ни в один дом.

— Ну да, это верно, — вынужденно согласился цугмейстер, правда, тут же нашелся: — Но так же верно и то, что никто не заставляет нас стоять под дверью. Само собой разумеется, нас сразу приглашают войти!

Магистр ухмыльнулся:

— И именно этого мы, само собой разумеется, не сделаем. Еще раз подчеркиваю: ваш брат Массимо не прятался на постоялом дворе. Можете принять это expressis verbis[32]. Как это замечательно сказано у Иоанна: «Блаженны не видевшие и уверовавшие».

— Это неслыханно! Это кощунство! — Глаза Арнульфа горели возмущением. — Господь всемогущий покарает вас, грешников! Я же не буду за вас молиться, а тем более бичевать себя. Гореть вам всем синим пламенем! — Задыхаясь от ярости, он побежал прочь.

— Ух! Это было непросто! — еле отдышался Магистр.

— Да, — фыркнул Витус. — Кстати, как ты мог обмануть смиренного пастыря! Разумеется, Массимо спрятался внутри.

— Нет, сорняк, он не прятался. Это мы его там спрятали, а это большая разница. Я же не виноват, что господин цугмейстер не соизволил точно выразиться. Вот если бы он сказал: «Я убежден, что он спрятан на постоялом дворе», — это другое дело. А так…

Витус расхохотался:

— Ну хорошо, буквалист, давай посмотрим, что там с Массимо.

Мальчишка, слышавший каждое слово, все еще дрожал всем телом, когда трое друзей ввалились в комнатушку, где он сидел.

— Все позади, — успокоил его Витус. — Арнульф ушел, и, если меня не подводит чутье, скоро он не появится. Пошли на улицу, поешь с нами. У тебя такой вид, словно в последние дни тебе мало что попадало в рот.

— Так оно и есть, — вздохнул Массимо, продолжая трястись от страха. — Нам, флагеллантам, запрещается просить подаяние. Поэтому часто приходится затягивать потуже пояс.

— Ну-ну, — возразил Магистр, — почему же учитель Арнульф так назойливо просил трех поросят?

— Это верно, но он это делал из крайней нужды. Все мы несколько дней ничего не ели. Верьте мне, он хороший человек, только выглядит так сурово. Это было его право — разыскивать меня, ведь я добровольно поклялся быть всегда с ним.

— Об этом ты расскажешь нам подробнее на свежем воздухе. — Взяв парня за руку, Витус потянул его наружу. Подхватив столик и табуретки, они отнесли их в дальний угол.

— На случай, если Арнульф снова почтит нас своим визитом, — объяснил Магистр, подтаскивая лавку. — Ему совсем не обязательно обнаруживать тебя.

Массимо неуверенно сел.

— Я не имею права нарушать обет, — серьезно сказал он. — Плохо, что я тогда дал слабину и хотел убежать.

Витус подвинул юноше сыр и оливки.

— Поешь сначала. Ну хорошо, ты дал клятву Арнульфу всегда жить в нищете и целомудрии, ты поклялся подчиняться законам вашей общины и бичевать себя, чтобы спасти мир от чумы и грехов. Но ты ведь не обещал истязать себя до смерти. Если бы ты знал это раньше, ты бы ни за что не согласился, так ведь?

— Да, пожалуй, так, — признал Массимо с набитым ртом.

— А твои родители знают, что ты присоединился к флагеллантам?

— Мать знала. Отца своего я никогда не видел. Мать всегда говорила, что я бастард, зачатый миланским купцом, который вскружил ей голову сладкими словами и лестью, а на другое утро исчез.

Витус отщипнул хлеба и запил водой.

— Твоей матери больше нет в живых?

— Она умерла три месяца тому назад. Как мне сказали, от горячки. Когда учитель Арнульф об этом узнал, он велел мне дополнительно бичевать себя, чтобы ее душа точно попала на небо. Мать была прачкой, жила без мужа, но родила много детей. Кроме меня у нее были еще три мальчика и семь девочек. Шестеро из моих братьев и сестер умерли в раннем детстве, а остальные разъехались по миру.

Массимо вопросительно посмотрел на последний кусок сыра и, когда Витус одобрительно кивнул, взял его и продолжил, жадно жуя:

— Когда полгода назад мимо нас проходил учитель Арнульф, я сразу понял, что мне надо идти с ним. Многие решили так же. Все мы хотели поддержать его богоугодное дело и сделать что-нибудь для нашего вечного блаженства. Вступить в его братство было не так-то просто. Он обязательно требовал согласия родителей или других родственников. Прежде чем примкнуть к нему, нужно было публично простить своих врагов и сходить на исповедь. Вот такие требования. Он хороший человек.

Магистр отмахнулся:

— Пусть он останется хорошим человеком, сын мой, но не надо ради этого убивать себя. Такой клятвы ты Арнульфу не давал. При таких обстоятельствах твоя клятва уже недействительна. Juramentum ad incognita non extenditur, как говорим мы, юристы. Для нормальных смертных перевожу: клятва не распространяется на незадуманное, на то, чего делать изначально не предполагалось. Значит, ты можешь чувствовать себя свободным и ничем не связанным.

— Вы в самом деле так считаете?

— Ясно, как Божий день! У тебя есть другие родственники?

— Кроме сестер и братьев, о которых я ничего не знаю, у меня есть только двоюродный дед, брат маминого отца. Он живет в Падуе и, кажется, делает колеса.

— Вот видишь. Отправляйся-ка ты вместе с нами и шагай прямиком к своему деду, мы ведь тоже хотим попасть в Падую. Когда нас будет четверо, уже не каждая шайка грабителей решится напасть на нас. — Магистр взглянул на товарищей: — Надеюсь, вы не возражаете?

— Разумеется, нет.

— Уй-уй, си-си.

После ночи, проведенной в борьбе с вшами, клопами и тучами мух, они встали с первыми лучами солнца и основательно вымылись в протекавшем неподалеку ручье. Холодная вода весьма благотворно подействовала на их искусанную кожу. Витус проверил, не сбились ли у Массимо повязки, заплатил за постой всей четверки, и они двинулись в путь.

Небо было затянуто облаками, солнце показывалось лишь изредка, и ему не удавалось пробить брешь в сплошной пелене. Над землей чувствовалось дыхание приближающейся осени, которую ждали с нетерпением, ведь она несла спасительную прохладу. Бодро вышагивая — Витус, как и в первые дни своих странствий, шел, неся посох на плече, — друзья рассказывали друг другу о своей прежней жизни, и тут выяснилось, что Массимо, хотя и был сыном простой прачки, посещал латинскую школу в Местро. Мать работала не покладая рук, дни и ночи, чтобы оплатить недешевую учебу сына. Ее самым большим желанием было, чтобы отпрыск чему-нибудь научился, а потом поступил послушником в один из монастырей. Однако все вышло иначе. С приходом чумы в семьдесят шестом году в их краях появился Арнульф, колесивший по всей Северной Италии. Едва увидев флагеллантов, Массимо был заворожен их миссией и с тех пор все уши матери пропел, чтобы она отпустила его. Наконец, год назад она сдалась в надежде, что бродяжничество флагеллантов будет лишь временной вехой на пути сына в монастырь.