Мадам Стрэндж приподнялась, выглядывая в проем окна, уже смирившись с решением регуляторов.

– Хорошо, наша дорогая мадам, – вздохнула Де-Лия. – Мы оставим вас в покое – практикуйте дальше.

Конечно, они будут приглядывать за ней, но ей об этом знать не нужно.

– О, премного благодарны, – протянула Стрэндж с циничной усмешкой.

Они отпустили ее и двинулись прочь, услышав, как Стрэндж захлопнула ставню.

– Ты иди. А я останусь послежу за ней, – прошептала Де-Лия. – Вернешься в участок, отправишь стражника сменить меня.

– Хорошо, – покорно согласилась Крона.

Нерешительно кивнув, Крона оставила Де-Лию заниматься слежкой, а сама начала спуск по импровизированной насыпи. Неожиданно ее ботинок зацепился за что-то твердое, соскользнул с камня и провалился в жижу.

Маска Имбалы тут же проинструктировала ее проверить, что это, несмотря на неприятный запах, шедший от воды. В мире Подземья, где пейзаж заставлял Имбалу кричать во весь голос, эта вещица, как сказала ей маска, уж точно была неуместна. Крона легко выловила предмет – канал был мельче, чем казалось в темноте. Она сильно испачкала перчатки и рукава, но не промокла.

В руках у нее оказалась пара небольших зажимов, которые, без сомнения, были инструментом целителя. Ничего опасного, ничего особенного. Совершенно незначительный инструмент, и она чуть снова не уронила его в воду, но ее внимание привлекла надпись. На одной из ручек были выбиты инициалы КЛМ.

Откуда она их знает? Где она их недавно видела? Через мгновение она вспомнила – в доме у Айендаров. На медицинской сумке, с которой носилась Мелани.

КЛМ означало Клайв ЛеМар.

– Как же вы сюда попали? – спросила она у зажимов. – Капитан, я думаю, у нашего убийцы дыра в кармане.

Десять лет назад

Лутадор, время и место неизвестны

Даже в детстве Луи Шарбон никогда и никому не причинял боль понапрасну – он ни разу не ранил лягушку и не бросал камни в птиц. Ему хотелось заниматься исцелением, как хотелось кофе по утрам. Целительство было жизненно важно для самого его существа. Убийство было полной противоположностью тому, кем он был.

Он сопротивлялся, возражал Тало – в течение нескольких месяцев он отрицал возможность убийства.

Я не убийца.

Я не убийца.

Ты не сделаешь меня убийцей.

Убийство не вернет мне сына.

Но потом он наблюдал за другими своими детьми, и каждый раз, когда они разбивали коленку или спотыкались на ровном месте, он мучился вопросом, не отняли ли что-нибудь и у них. Он снова и снова спрашивал себя, были ли они такими же уязвимыми, как и его маленький мальчик. Ведь любая из его дочек могла заболеть чем угодно, и эта болезнь могла украсть их, как украла сына. Тало заставил его задуматься, почему так происходит и что делать, чтобы не допустить этого. Даже с его целительскими навыками невозможно было вернуть то, что было утрачено – извлечено – без активных исследований.

– Что же делают другие целители, у которых нет таких знаний анатомии, как у вас, когда пациенту нужна операция? – спросил Матисс, загнав его в тупик накануне одного из собраний. – Ваш пациент умирает, а вы не знаете, почему. Чтобы заглянуть в него поглубже, вы должны его разрезать.

Шарбон оттолкнул его, сходил в храм божества Непознанного и попросил совета. Несмотря на собственные возражения, он верил Тало. Тот продемонстрировал свою силу, дал ему повод усомниться в стародавних намерениях Абсолона. Он был уверен, что с ним говорит оно – божество Непознанного.

Он знал, что в словах Матисса есть правда. Уродливая, но все же правда.

Это было не просто убийство. Ему приходилось делать то же самое, что делали другие целители – то, что он находил таким ужасным. Чтобы вылечить пациента – жителей всей Долины, – ему пришлось причинить немного вреда. Пациенту отчаянно нужна была операция. И хотя у него было недостаточно знаний, чтобы сказать: «А, да тут инфекция, вот это я должен вырезать, а вот этот орган извлечь», ему придется ввязаться в это дело. Или однажды могут погибнуть оставшиеся члены его семьи.

Ведь чтобы кость срослась правильно, часто приходится ее ломать. То же самое и здесь – надо просто отправить несколько человек в пески немного раньше времени. Вот и все. Если он намеревался спасти метафорическую ногу, то сначала надо ее травмировать.

Почему? Ну почему ушел его мальчик? Как это случилось?

Он должен узнать. Должен.

Поэтому он поцеловал Уну, Габриэль и Надин на прощание и покинул их маленькое загородное поместье, отправившись в «творческий отпуск» в город.

Когда он найдет то, что ищет, он обязательно остановится. Вернется к нормальной жизни – к жене и детям. А люди Аркензира обретут свободу.

Сегодня вечером, когда он пробирался между приземистыми яркими зданиями Лутадора, луны двигались в небе одна за другой: чем больше вспышка, тем меньше искры. Их свет пробивался по влажным улицам, заглядывался в стоячие лужи, оставленные полуденным дождем. В левой руке он нес набор инструментов, а правая рука сжималась и разжималась. Он шевелил пальцами и распрямлял ладонь, как пианист, который готовится впервые исполнить сложный концерт.

Бросив взгляд на свои потертые ботинки, Шарбон нахмурился. Он уже давно сменил дорогой прикид из оленьих шкур на одежду работяги – передвигаться по трущобам было гораздо легче, прикинувшись крестьянином. И хотя иногда он скучал по красивым вещам, но в поисках истины приходилось идти на гораздо большие уступки.

Завернув за угол, он увидел сегодняшнюю жертву. Ее оставили именно так, как он просил.

Молодец Фиона. Он мысленно произносил слова, но не чувствовал их. Она была его партнером – его правой рукой в борьбе за восстановление мира, а Матисс – левой. Но он не сам ее выбрал. Фиона была предана делу, даже полна энтузиазма. Именно в этом и заключалась проблема. Она слишком смаковала свою роль: наслаждалась погоней, пленением и так связывала жертв, жестко фиксируя их положение, что у Шарбона сердце леденело.

Ее сегодняшняя жертва лежала на боку, как всегда связанная и с кляпом во рту – агнец, готовый к закланию. Слева на лице выделялся большой багровый рубец – там, где Фиона ударила чем-то тупым. Это был крупный мужчина – слишком крупный, чтобы Фиона могла притащить его сюда одна. Должно быть, ей помогал Матисс.

Когда Шарбон подошел, мужчина начал издавать мычащие звуки, умоляя о помощи. В голосе звучал один сплошной страх – ужас, от которого у Шарбона заныло сердце. Но дело есть дело, и кто-то должен его делать. Сначала он хотел использовать успокоительные средства, но потом решил, что такие препараты могут затруднить исследования. Шарбон знал, как одно лекарство может негативно взаимодействовать с другим и как на самом деле лекарства могут размывать симптомы и препятствовать постановке правильного диагноза.