Нури Сайд и его штаб скакали по той же дороге впереди посаженной в седло пехоты, и наши отряды двигались вместе почти до рассвета. Но мое нетерпение, усиливаемое ночным холодом, не мирилось дольше с медлительным шагом. Я дал свободу своему великолепному, норовистому верблюду, и он ринулся через поле, оставив моих усталых попутчиков далеко позади себя. Таким образом, когда наступил полный рассвет, я вступил совершенно один в Деръа.

Насир находился в Деръа, налаживая военное управление и полицейскую службу. Я справился о генерале Барроу. Какой-то араб, только что прискакавший с запада, рассказал, что он обстрелян англичанами, разворачивавшими колонны для атаки города. Чтобы предупредить атаку, я с людьми Зааги поднялся на гору Бувейб, на вершине которой виднелся укрепленный пост индийских пулеметчиков. Они направили на нас дула, гордясь такими пышно разодетыми мишенями. Однако показался офицер с несколькими английскими кавалеристами, и я им разъяснил, кто я. Действительно, их обходное движение вокруг Деръа было в разгаре, и пока мы наблюдали за ним, английские аэропланы начали бомбардировать злополучного Нури Сайда, когда он въехал на железнодорожную станцию. Чтобы прекратить обстрел, я поспешил вниз и отыскал генерала Барроу, осматривавшего заставы, разъезжая в автомобиле.

Он заявил, что должен расставить часовых в селения для того, чтобы сохранить порядок среди черни. Я учтиво объяснил ему, что арабы уже назначили своего военного управителя. Его саперы, сказал Барроу, должны осмотреть насосы у колодцев. Я ответил, что рад их помощи, указал на паровоз, движущийся к Мезерибу (где наш маленький шейх препятствовал туркам взорвать мост у Телл-эль-Шехаба, который стал сейчас собственностью арабов), и попросил, чтобы он приказал часовым не вмешиваться в нашу работу вдоль линий.

Барроу не был осведомлен о взаимоотношениях англичан с арабами. Он считал арабов побежденным народом и был поражен моим спокойным заявлением, что он наш гость. Моя голова в эти минуты деятельно работала над тем, как бы ради нашей общей пользы не дать лишенным воображения англичанам сделать первые роковые шаги, которыми они, несмотря на самые благие намерения, обыкновенно выводили покорных туземцев из повиновения и создавали положение, впоследствии требовавшее годы агитации, реформ и усмирения восстаний.

Барроу подчинился, попросив меня достать ему фураж и продовольствие. Я указал ему на небольшое шелковое знамя Насира, водруженное на балконе обгоревшего здания правительственных учреждений, под которым стоял зевающий часовой. Барроу вытянулся во весь рост и внезапно отдал знамени честь. Между арабскими офицерами и рядовыми пробежала дрожь удовольствия при виде приветствия генерала.

В свою очередь мы стремились ограничить признание наших прав в пределах политической необходимости. Мы внушили всем арабам, что индийские войска являются нашими гостями и что они могут делать все, что пожелают. Эта точка зрения привела к неожиданным последствиям. Из селения исчезли все цыплята, а трое кавалеристов похитили знамя Насира, соблазнившись серебряными кистями и гвоздями на его изящном древке.

Между тем мы повсюду захватывали турок и их орудия. Число наших пленных исчислялось тысячами. Вести о нашей победе достигли Азрака. Через день прибыл Фейсал. За ним тянулась вереница наших броневиков. Он поместился в вокзале.

Генерал Барроу, получив воду и провиант, должен был оставить нас. Он намеревался встретиться с генералом Чавелем возле Дамаска, чтобы вместе вступить в город. Он попросил нас удерживать правый фланг, что вполне соответствовало моему желанию, ибо там, вдоль Хиджазской линии, находился Насир, мешавший отступлению главных турецких сил и уменьшавший их численность непрерывными атаками. У меня еще оставалось много дела и поэтому я остался в Деръа на вторую ночь, наслаждаясь ее тишиной, наступившей после ухода войск.

Обуреваемый мыслями о будущем и воспоминаниями о прошлом, я не мог заснуть всю ночь. Перед рассветом я разбудил полковника Стерлинга и шоферов. Мы вчетвером влезли в наш «роллс-ройс», названный нами «Голубым туманом», и пустились в путь по направлению к Дамаску вдоль грязной дороги, только что проложенной, но уже запруженной колоннами транспорта и арьергардом дивизии Барроу.

В полдень мы увидели знамя Барроу у потока, где он поил своих лошадей. Я подъехал к нему на своем верблюде. Подобно многим завзятым кавалеристам, он относился к верблюдам с некоторым презрением и намекнул мне в Деръа, что едва ли нам удастся не отстать от его кавалерии, которая достигнет Дамаска тремя форсированными переходами.

Поэтому, увидев меня быстро подъезжающим к нему, он удивился и спросил, когда мы выступили из Деръа.

— Утром, — сказал я.

Его лицо вытянулось.

— Где вы остановитесь на ночь?

— В Дамаске! — весело ответил я и поскакал вперед, нажив себе нового врага.

Я нашел Стерлинга, и мы двинулись дальше. В каждой деревне мы оставляли записки для британских авангардов, сообщавшие им о нашем местонахождении и о местопребывании врага. Меня и Стерлинга раздражала осторожность, с какой Барроу вел наступление: разведчики осматривали пустынные долины, отряды подымались на каждый безлюдный холм.

Ведь нельзя было ждать никаких стычек до Киеве, где мы должны были встретить Чавела, и где наша дорога подходила к Хиджазской линии. На железной дороге находились Насир, Нури Шаалан и Ауда со своими племенами, все еще тревожа турецкую колонну из четырех тысяч человек (но в действительности содержавшую около семи тысяч), замеченную три дня тому назад нашим аэропланом возле деревни Шейх-Саада. Они безостановочно сражались с ней все то время, пока мы отдыхали.

Приблизившись, мы услыхали стрельбу и увидали разрывы шрапнелей позади кряжа направо от нас, где проходила железная дорога. Скоро показалась голова турецкой колонны, приблизительно в две тысячи человек, рассеявшаяся беспорядочными группами и останавливавшаяся время от времени, чтобы обстрелять арабов из своих горных орудий. Мы ринулись вперед, чтобы нагнать их преследователей. Несколько верховых арабов галопом подскакали к нам. Мы узнали Насира на его темно-гнедом жеребце, великолепном животном, все еще ретивом после сделанной им сотни миль безостановочного бега. За ним мы увидали старого Нури Шаалана и около тридцати его слуг. Они рассказали, что те немногочисленные турецкие силы, которые находились перед нами, были всем, что осталось от семи тысяч турок. Люди руалла бесстрашно нападали на них с обоих флангов, между тем как Ауда ускакал за Джебель Маниа, чтобы собрать своих друзей и залечь там в засаде, дожидаясь этой неприятельской колонны. Арабы надеялись загнать ее туда через горы. Означало ли наше появление прибытие подмоги?

Я сказал им, что англичане идут за нами. Если только можно задержать врага лишь на один час…

Насир взглянул вперед и увидал обнесенную стенами и окруженную лесом мызу, заграждавшую ровную дорогу. Он подозвал Нури Шаалана, и они поспешили туда, чтобы задержать турок.

Мы вернулись на три мили обратно к передовому отряду индусов и рассказали их дряхлому, угрюмому полковнику, какой подарок подготовили ему арабы. Он, казалось, не испытывал особого желания нарушить великолепный порядок, в котором маршировали его люди, но, наконец, отделил один эскадрон и послал его через равнину против турок, направивших на нас легкие орудия. Один или два снаряда разорвались почти между рядами солдат, и тут, к нашему ужасу (ибо Насир пошел на большой риск, ожидая мощной подмоги), полковник отдал приказ к отступлению и быстро отошел к дороге. Мы со Стерлингом бешеными прыжками ринулись за ним, умоляя его не бояться горных орудий, огонь которых был не более опасен, чем выстрелы из пистолета «Вери», но ни уговоры, ни наш гнев не смогли заставить старика сдвинуться хоть на дюйм. Мы помчались в третий раз обратно вдоль дороги в поисках высшего начальства.