— Уверяю тебя, настоящие. «Уитэкр Годдард» запустила квантовую стохастическую алгоритмическую систему, которую мы для них построили, больше года назад. Ты правда думаешь, что мы позволили бы «Уитэкр Годдард» работать на нашем оборудовании, не оставив для себя лазейку?

— Ну да, ну да, — встревает Роберт Маккензи. — Квантовое вуду. «Белый Заяц» и Лунарцы; что на самом деле имеет важность, так это готовность играть по-крупному. И чтоб дела шли так, как выгодно нам. Ты поставил нашу бизнес-модель под угрозу, мальчишка. Хуже того, ты навлек позор на семью. Ты уволен.

Слова тихие и визгливые, как посвистывания птиц в этом террариуме; Дункан их слышит — и тут же отстраняется от смысла сказанного.

— Это самая нелепая вещь, какую я когда-нибудь слышал.

— Я теперь генеральный директор.

— Ты не можешь так поступить. Правление…

— Не начинай опять. Правление…

— Да знаю я все про гребаное правление. Ты не можешь, потому что я подаю в отставку.

— Знаешь, ты всегда был обидчивым маленьким засранцем. Вот почему я тебя уволил пять минут назад. Твоя исключительная авторизация отозвана. Теперь только я владею кодами.

«Прибыл челнок», — говорит Эсперанса.

— Я вернулся, сын, — говорит Роберт Маккензи, и теперь Дункан видит эмоцию там, где раньше были только гнев и немощь. Тело по-прежнему издает щелчки и свист, вонь, как и раньше, тошнотворная, но пламя, которое суть жизнь Роберта Маккензи, горит ярко и жарко. Он напряженно выставляет подбородок, решительно сжимает губы. Дункан Маккензи повержен. От позора его тошнит. Унижение абсолютное, но еще не полное. Завершается оно, когда он разворачивается на каблуках, проходит сквозь влажные, шумные папоротники к шлюзу челнока.

— Мне вызвать Хэдли? — спрашивает Джейд Сунь.

Дункан Маккензи проглатывает горький, как желчь, гнев. Звук собственных шагов побежденного он никогда не забудет.

— Это ты все устроила! — орет он на Джейд Сунь из шлюза. — Ты и твоя гребаная семейка. Я тебя за это накажу. Мы Маккензи, а не ваши гребаные ручные обезьянки!

Марина бежит. Местность в Меридиане отлично подходит для бега: под сенью деревьев, вверх по достаточно крутым эстакадам, чтобы напрягались бедра, по лестницам, когда надо тренироваться всерьез, через узкие мосты с колоссальными панорамами по обеим сторонам, по лужайкам с мягкой травой. Она никогда не бегала в лучших условиях, чем в квадре Водолея, и ей не хочется там бегать опять. В первый раз она вышла на пробежку с рисунками на теле, с лентами Огуна на руках и бедрах. Бегала часами, прислушиваясь, не раздастся ли песнопение Долгих бегунов, выискивая красивую извилистую волну тел. Попадавшиеся навстречу бегуны ей улыбались; некоторые шептались друг с другом или хихикали. Она ощутила себя неловкой провинциалкой. Здесь не было Долгого бега, никакого слияния в единое дыхание, мышцы и движения, в тело бегущего бога.

Она купила не такие откровенные шорты, более благопристойный топ. Спрятала разноцветные шнуры Сан-Жоржи в вакуумное хранилище.

Бег был просто бегом. Фитнесом. Зарядкой.

Я ненавижу Меридиан. Я его ненавидела в первый раз и, кажется, ненавижу еще сильней, чем в тот период, когда не могла себе позволить дышать и продавала собственную мочу.

Если я подвинусь сюда; вот, видно? Это вид из моей квартиры. Западный 53-й, квадра Водолея. Это Хантс-пойнт[37] квадры Водолея. Идем со мной. Погляди. Отдельная столовая. Видишь? Мне не надо прятать кровать. Душ не на таймере. Ладненько, это кроличья нора по сравнению с твоей квартирой, но по лунным меркам — дворец. Так с чего вдруг мне ненавидеть это?

На самом деле причина не в Меридиане. Причина в Ариэль Корте. Она тщеславная, самовлюбленная франтиха, слишком многое о себе воображает, а на самом деле и близко не такая крутая. И у нее есть вроде как… приближенные, единственная работа которых заключается в том, чтобы говорить ей, какая она умная, какая изумительная, как фантастически это платье на ней смотрится, какая она талантливая, искусная и остроумная. Ну так вот, я вижу тебя насквозь, всю тебя, и я вот что тебе говорю: ты совсем не такая, Ариэль Корта. Ты единственная и неповторимая доченька Мамы Корты, ты избалована до крайности. Ты настоящая Лунная Принцесса; о-ох, ничего плохого ни в коем случае не должно случиться с Принцессой Ариэль! А этот твой вейпер? Хочется взять его и засунуть тебе в зад.

Да, платят целое состояние. Платят намного больше, чем я получала на поверхности с Карлиньосом. Я бы хотела туда вернуться. Я бы хотела вернуться в Боа-Виста. Там я знала, кто я такая. И да, Карлиньос… Но Мама-Босс придумала для меня особую работу, а Адриане Корте не отказывают. И все же — Ариэль гребаная Корта!

По крайней мере это взаимно. Она меня ненавидит. Не столько ненавидит, сколько презирает. Ведь так говорят? Ну, в общем, это она и чувствует. Как будто я вообще неживая. Даже от бота больше пользы. Я дешевая и грязная пылевичка из Жуан-ди-Деуса, у меня нет шика, а вкуса еще меньше, меня к ней приставили вопреки ее воле, и она не может от меня избавиться. Я как бородавка на причинном месте.

Деньги поступят в ближайшие дни, обещаю. Наши банки с вашими чего-то там не поделили. Наши что-то такое сделали и стали более независимы от земной экономики, и земным банкам это не нравится. Но деньги есть деньги. Все образуется.

Итак, что ты думаешь о квартире?

— Это просто никуда не годится, — говорит Ариэль и постукивает Марину кончиком вейпера по плечу, талии, бедрам. Тук-тук-тук.

Марина думает о том, как бы ей хотелось врезать подопечной, чтобы лицо приклеилось к задней стороне черепа. Кровь бурлит в переднем мозге. Потом успокаивается.

— Что не так с моей одеждой?

— Ты вырядилась как евангелистка, — говорит Ариэль. — Это Суд Клавия. Мои клиенты — лучшие люди в обществе… ну, самые богатые. У них есть определенные ожидания. У меня они тоже есть. Мой защитник одевается лучше. В общем, нет-нет-нет. — Ариэль воздерживается от постукивания вейпером. Она видит лаву в глазах Марины.

«Зачем в суде защитник?» — хочет спросить Марина, но принтер уже гудит.

— Мне в суд к одиннадцати, слушание по имущественному иску в двенадцать, ланч с моим старым коллоквиумом в тринадцать, — говорит Ариэль. — Встречи с клиентами с пятнадцати до восемнадцати, предварительное заседание по делу Акинделе в двадцать. Примерно в двадцать один я появлюсь на свадебной вечеринке у Чавла, а в двадцать два — на балу дебютанток, который устраивает Общество юристов. Сейчас десять, так что просто надень вот это и постарайся не свалиться с каблуков. — Ариэль хмурится.

— Ну что еще?

— Твой фамильяр.

— Хетти не тронь.

— Хетти. И кто же она?