Три ровера. Восемнадцать налетчиков.

— Ждите, пока они выберутся из роверов, — приказывает он. — Нене, твой отряд разбирается с машинами.

— Тогда они окажутся в безвыходном положении, — возражает Гилмар. Он пылевик-ветеран, строил первые временные дороги вдоль гряды Мейсона. Бросить кого-то посреди лунной пустыни — это нарушение всех обычаев, это аморально. Дона Луна одинаково враждебна ко всем. Если ты спасаешь, могут спасти и тебя.

— У них имеется корабль, не так ли?

Метки ровера делятся на части. Налетчики начали действовать.

— Ждем, — говорит Карлиньос, подбираясь ближе к экстрактору № 3 и держась под его прикрытием. — Ждем. — Метки рассеиваются. Мишеней много. Места много. — Взять их!

Шесть байков заводятся; колеса взметают пыль. Карлиньос круто объезжает экскаватор и сталкивается с ближайшей меткой. Фигура в пов-скафе замирает от неожиданности. Карлиньос вытаскивает нож.

— Гамма хуш, — говорит Лусика Асамоа.

— Уш, — поправляет Рафа. — Гама-уш. Это по-французски.

— По-французски… — повторяет Лусика.

— Если точнее, — говорит Рафа, — gamahuche.

— Не уверена, что запомнила. Я лучше учусь посредством практического опыта. Хуш? — Она переворачивается поверх Рафы, подсовывает ноги ему под плечи и, тихонько охнув от усилия, зажимает его голову меж своих бедер.

— Уш, — говорит Рафа, и она кончает ему на язык.

Рафа всегда любил Тве. Он шумный, анархичный, и его устройство лишено смысла — хаотичный лабиринт обиталищ и аграриев, где тесные туннели внезапно утыкаются в крутые обрывы трубоферм, а жилые помещения с низкими потолками граничат с зарослями фруктовых кустов, озаренными лучами света, которые посылают вниз зеркала, следящие за солнцем. Бурлит вода, стены влажные от конденсата, в воздухе витает густой запах гнили, удобрений и брожения с ноткой дерьма. Здесь легко заблудиться; заблудиться здесь — благо. Десятилетний Рафа во время первого визита в Тве славно заблудился. Резкий поворот увел его от толпы высоких людей в места, где жили только листья и свет. Охранники Корта и Асамоа бегали по туннелям, звали его по имени, боты шныряли по потолкам и проходам, слишком узким для взрослых, но весьма заманчивым для детей. Рафу нашли компьютерные программы — он лежал на животе возле пруда в аграрии и пытался сосчитать, сколько тилапий плавали там кругами. До этого он ни разу не видел живых существ. Годы спустя Рафа понял, что визит был династическим, Адриана прощупывала возможности для заключения брачного союза между «Корта Элиу» и Золотым Троном. Для Рафы, как ни крути, все дело было в рыбе.

— Здесь, — сказала Лусика.

— Здесь?

Но она уже заперла дверь, воспользовавшись новыми протоколами Золотого Трона, и стряхнула с себя платье.

Предлогом была игра «Жуан-ди-Деус Мосас» против женской команды «Черные звезды». Робсон с юных лет болел за Жуан-ди-Деус, и пришло время вовлечь Луну в игру. И это ведь Тве: мы можем увидеться с тиа Лусикой, Роб; с твоей мамайн, анзинью. Разве это не здорово? Лусика встретила их на станции. Луна бежала к ней через всю платформу. Робсон показал ей хороший карточный фокус. Рафа подхватил ее и сжал в объятиях так крепко, что она ахнула и прослезилась. В перерыве между таймами на Арене АКА дети с охранниками отправились покупать мармеладки-досес, а Рафа сунул теплую руку меж бедер жены и сказал: «Я буду тебя трахать, пока ты не захочешь умереть».

«Валяй», — ответила она.

И вот на теплом влажном мхе Лусика Асамоа оседлывает лицо Рафы Корты, и он поедает ее изнутри. Гамауш. Он языком обводит головку ее клитора, длинными взмахами вынуждает его выдвинуться, чтобы поиграть. Ласкает. Мучает. Она трется вульвой о его лицо. Рафа давится и смеется. Он тыкается носом, он изучает, он проникает и ретируется. Он быстр, он медленен. Лусика танцует в такт с его языком, обнаруживает синкопы и диссонансы, содрогаясь от удовольствия. Это длится — как будто бы — часами. Она испытывает оргазм четыре раза. Он даже не просит ее об ответном минете. На этот раз он делает ей подарок.

— Мне так этого не хватало. — Лусика слезает с Рафы и лежит на спине, озаренная светом, проникающим сквозь листву. По мягким бороздкам на листьях стекают крупные капли теплого конденсата, повисают как жемчужины, набухают и медленно падают на ее тело. — Ты практиковался? — Лусика ловит капли на ладонь и бросает Рафе в лицо.

Он смеется. Он был хорош. В никахи не вносят положения о верности, но есть правила. Нельзя говорить о любовниках и любовницах. Нужно дарить друг другу лучшее. После такого пиршества он измотан. У него болят челюсти. Ему надо прополоскать рот и сплюнуть, но подобное было бы непростительно. Он нуждается в перерыве между блюдами. В антракте. Высоко над ними зеркала медленно поворачиваются за долгим солнцем, отбрасывая тени на лицо Рафы.

— У нас час до того, как мадринья Элис вернется с Луной и Робсоном, и даже тогда я легко могу ей позвонить и сказать, чтобы заняла их еще на час или два. Если у меня будет для этого причина. Что скажешь?

Рафа перекатывается на спину и, моргая, глядит на ослепительные зеркала. Лусика плавно оседлывает его.

— Итак, в чем еще ты практиковался?..

Карлиньос держит нож горизонтально на расстоянии вытянутой руки. Саботажник Маккензи вскидывает руки, защищаясь. Карлиньос Корта умеет ухаживать за лезвиями, и такое лезвие — ухоженное, любимое — в сочетании с такой движущей силой отсекает правую руку чуть ниже локтя. Шансов к выживанию — ноль.

Карлиньос опускает ботинок на землю и разворачивает байк вокруг переднего колеса, наметив следующую цель. Сан-Жоржи рассеивает жизненные показатели по всему щитку его шлема; дыхание, кровяное давление, адреналин, пульс, нейронная активность, острота зрения, уровень соли, сахара и О2 в крови. Карлиньосу не нужны эти картинки от фамильяра. Он пылает.

Его кавалерия на пылевых байках завершила первую атаку. Пятеро Маккензи повержены, остальные убегают. Роверы спешат во весь опор, чтобы их эвакуировать. Рейдерская группа разбита. Карлиньос рукой с ножом рисует круг в воздухе: «Объезжаем их, и снова в атаку».

— Оставьте их! — кричит Гилмар по общему каналу. — Они удирают.

Роверы раскрываются, рейдеры Маккензи выкидывают оборудование для саботажа, впопыхах занимая места и застегивая ремни безопасности. Пылевые байки легко их догоняют. Сан-Жоржи накладывает на изображение иконку воронцовского корабля, который взлетает из-за горизонта и спешит на помощь. Ну и пусть. Бой с лунным кораблем — стоящий бой.

Два ровера мчатся прочь, вздымая арки пыли; один из рейдеров приседает возле третьего ровера, целясь из длинной металлической штуковины. Дергается от отдачи. И голова Фабиолы Мангабейра взрывается. Ее тело слетает с байка; машина несется дальше, мертвая женщина кувыркается в ореоле осколков стекла и пластика, костей и мгновенно замерзших капель крови. Ее имя на щитке Карлиньоса становится белым.