По небольшому телевизору показывают новости Франции, на моём животе стоит тарелка с больничной едой. Овсяная каша выглядит так, будто её уже кто-то ел до меня. Аппетит сразу пропадает. Хотелось бы мне чего-то вкусного, по крайней мере, я не ела ничего вкусного последние три года. Я заслужила сходить в дорогой ресторан.

В палату входит София с несколькими пакетами, и я готова подорваться с места, чтобы посмотреть в них. Наверняка, там то, о чём я мечтала последние пару минут.

Позади Софии стоит Пьер. Он отрастил небольшую бороду, хотя на его детском лице она выглядит никчёмно. За это время они практически не изменились, лишь стали взрослее, пока я осталась всё в том же возрасте.

− Мы принесли тебе фруктов и некоторые вещи, − говорит София, ставя пакеты возле телевизора. – Как ты себя чувствуешь?

Я не знаю, что ответить. Как я могу себя чувствовать, прикованной к постели?

− Так же, как и последние пару дней, − отвечаю я, выключая телевизор. – Но я не чувствую ног до сих пор.

София и Пьер заметно напрягаются, но стараются не подавать виду. Они усердно умалчивают то, что уже становится для меня очевидным.

− Я не смогу больше подняться, так ведь? – спрашиваю я, сжимая в руке ложку с кашей. Я буду ждать их ответа до последнего, глубоко внутри надеясь услышать другой ответ. Я и вправду начинаю надеяться.

− Мы попросили врачей не говорить тебе, пока ты не придёшь в сознание окончательно, − отвечает Пьер, облокотившись спиной об стену. – Мы знали, какой будет твоя реакция. Тебе нельзя было испытывать такой сильный стресс.

Я не слышу желаемого ответа. Не хочу смотреть на них и опускаю глаза вниз. Я сейчас заплачу. Горький ком разъедает гланды, но я сдерживаюсь, чтобы не зареветь прямо здесь. Моя жизнь станет ещё хуже, чем раньше. Моя жизнь будет в коляске. И я больше никогда не смогу встать самостоятельно. Мне становится дурно.

− Мы хотим, чтобы у тебя был попечитель, − продолжает София. – Если тебе будет трудно справляться с домашними делами.

Я ничего не отвечаю. Ещё немного, и я сломаю ложку меж пальцами. Я смотрю в окно, чтобы не выдать свои покрасневшие щёки и глаза.

За стеклом серое небо, и тут я замечаю, как с туч срываются крохотные снежинки. Первый снег пушистый и лёгкий, такой вдохновляющий и непринуждённый.

Я хочу выйти на улицу. Моё единственное желание сейчас. Не могу думать о том, что будет дальше, о том, как моя жизнь покатится в чёртову яму. Проснуться от комы, длящейся в три года, для кого-то покажется чудом. Для меня кома покажется раем.

− Я хочу выйти на улицу, − мой голос слегка дрожит.

София и Пьер молчат, но исполняют моё желание. Пьер выходит из палаты за инвалидной коляской, пока София одевает меня. Так странно, когда ты не можешь сделать логичные действия, которые делал всю жизнь. Я надеваю тёплую куртку, пока София натягивает на мои ноги тёплые штаны. Я чувствую себя беспомощной. Стараюсь ни о чём не думать и принять всё, как должное. Почему не получается?

Пьер привозит коляску, затем усаживает меня в неё. Непривычно. Меня везут по больнице, перед глазами ходят медсёстры и больные с капельницами. Я рассматриваю каждого из них. У кого-то перевязана голова, у кого-то внешний вид, как сморщенный огурец. Каждый из них попал в определённую ситуацию, но я не могу их сравнить с собой. Многие из них выздоровеют и выйдут отсюда, какими были раньше. Каждый раз, думая о своём положении, мне становится плохо. Я не хочу проводить остаток жизни в коляске.

На улице прохладно, лёгкий ветер обдаёт мои щёки. Рядом с больницей находится парк с фонтанами, в который раньше мы ходили с мамой и Софией. Я не уверена, но хочу пойти именно туда. Почему нет?

Пьер везёт меня по плиточной дорожке. Я рассматриваю больницу снаружи, затем перевожу взгляд на деревья. Голые ветви постепенно становятся белыми от хлопьев снега, на них птицы прыгают друг за дружкой и берут с рук прохожих зёрнышки. На душе становится немного спокойнее.

Я вижу несколько фонтанов впереди и мгновенно удивляюсь. Они всё ещё работают.

− Я хочу побыть одна, − говорю я Пьеру и Софии позади.

Они пару секунд молчат, но всё же соглашаются. Я благодарна им за это. Они садятся на скамейку и что-то обсуждают, пока я своими силами двигаю колёса. Это труднее, чем я думала. Мои руки всё ещё слабы, но мне удаётся доехать до фонтанов своими усилиями. На ладонях остаются следы от холодного металла, и я понимаю, что теперь будут мозоли.

Я нахожусь возле скамеек, где нет людей, и наблюдаю за тем, как падает снег. Здесь тихо, никто не мешает, будто весь мир решил остановиться для меня. В моих волосах застревают пушистые снежинки, и я не спешу их убрать. Хочу сидеть здесь до самой темноты.

В воспоминаниях возникает образ матери, когда мы сюда приходили и смотрели на фонтаны. Она что-то говорила про монетки, которые люди кидают на удачу. Жаль, что у меня при себе ничего нет.

Я слышу тихое мяуканье под ногами. Сначала мне кажется, что звук доносится с другой стороны, затем я опускаю взгляд. У моих ступней сидит маленький белый котёнок. Он трясётся от холода и продолжает тихо мяукать, приподняв одну лапку над землёй. Я тянусь к нему руками и усаживаю на свои колени, согревая ладонями мягкую шерсть.

Когда-то давно я всегда хотела себе такого маленького и беззащитного котёнка, потерявшегося в этом мире. Мы чем-то похожи с ним, как одна капля воды. Он смотрит на меня своими серыми глазами и тихо мурлычет, удобнее укладываясь на моих руках. Он милый и добрый.

− Могу ли я дать тебе имя, солнце? – спрашиваю я разрешение у котёнка.

Логично, что он не отвечает мне. Слегка улыбаясь, я подъезжаю ближе к одному из фонтанов и смотрю на волнующую воду. Мне становится спокойнее. Я всматриваюсь в глубину фонтана и вижу кое-что необычное. Поверх пары монеток лежит отличающаяся от других, кажется, с ручной вырезкой. Два пушистых крыла, над которыми сияет что-то наподобие нимба. Кто мог оставить её здесь на удачу?

– Говорят, если кинуть в фонтан монету, он принесёт удачу, – низкий голос с хрипотцой слегка пугает.

Мужчина в расстёгнутом чёрном пальто и белом свитере облокачивается