самому чиновничеству, которое тут же, едва выйдя за порог, начинают всячески поносить. Это неизбежно ведёт к дестабилизации и в конце концов — к распаду Китая. Только для того, кто осознает эту простую истину, откроются двери империи[1423].

Именно такого подхода старалась придерживаться Россия в отношениях со своим восточным соседом. Царское правительство отказывалось участвовать в авантюрах, которые вели к ущемлению или дискредитации Китая. Даже после так называемого боксёрского восстания 1900 года, когда западные представительства подверглись разгрому и европейцев избивали, русское правительство выступило против попыток расчленения Китая, инициированных мировыми державами[1424]. Как заметил Ухтомский, «при возмущениях китайской черни против европейцев русских… сознательно щадили и отличали от “заморских чертей”»[1425]. Однако нарождающиеся в России либералы-общественники выступали в унисон со своими западными кумирами. Один из либерально настроенных деятелей — князь С.Н. Трубецкой — направил в редакцию «Санкт-Петербургских ведомостей» письмо с осуждением прокитайской пропаганды. Он призывал присоединиться к европейским державам и приветствовал расчленение «варварской» страны: «Если раздел Китая есть безумие, то пусть укажут мне на другое средство избежать страшную, грозную для нас грядущую войну»[1426]. Как можно, недоумевал Трубецкой, прилагать усилия для сохранения Китая от распада и тем самым укреплять в нём сознание целостности и единства?![1427] При этом его нисколько не смущал, казалось бы, очевидный вопрос о праве Европы демонтировать древнее и целостное государство. Тем более что изначально не Китай бросился на европейцев, а европейцы позарились на его территории, своим пренебрежительным отношением породив мятежные настроения в народе. Китайцы просили только одного: оставить их в покое; и надо признать, что у них было полное право не принимать навязываемые европейские ценности, «прелести которых… они оценить не сумели»[1428]. Отказ России одобрить уничтожение Китая «многим становился поперёк горла»[1429]. Синьхайская революция конца 1911 года, покончившая с императорским Китаем, вызвала противоположные оценки: если «правительственная Россия» осуждала разрушение Китая, предчувствуя надвигавшуюся анархию и «судороги нашего древнего и прежде доброго соседа»[1430], то либеральные лидеры не скрывали бурного ликования[1431]. Сейчас мы можем сказать: они не представляли себе, что всего через шесть лет их усилия по расшатыванию российской власти увенчаются, как и в Китае, совсем не тем, о чём мечталось.

Либеральная общественность нашей страны оппонировала власти не только в китайском вопросе; она выступала против новой геополитической стратегии в целом, пытаясь дискредитировать восточный разворот имперской политики. О степени накала развернувшихся споров можно судить по обсуждению строительства Амурской железной дороги, проходившему в Государственной думе и Государственном совете весной 1908 года. Этот на первый взгляд местный вопрос вышел далеко за рамки чисто хозяйственной проблематики, затронув серьёзные смыслы. Возглавляемое П.А. Столыпиным правительство представило в Госдуму смету по прокладке дороги. Либеральные деятели, заседавшие в нижней палате, не могли упустить возможность дать открытый бой. Напомню: Амурская транспортная магистраль венчала Сибирский путь; она дублировала Восточно-Китайскую железную дорогу через Манчьжурию на российской земле (что с военной точки зрения представлялось вполне оправданным) и проходила по территории, сопоставимой по площади с Японией или Испанией[1432]. Лидеры оппозиции устами А.И. Шингарёва сразу задали уровень дискуссии: «Вопрос об Амурской дороге несравненно шире… той полоски нашей земли, по которой эта дорога пойдёт. Этот вопрос, развёрнутый во всю ширь, представляется вопросом первейшей государственной важности, который должен определить наши работы на долгие годы»[1433]. В нём тесно переплетены колонизационные, военные, экономические, финансовые аспекты. Однако обстоятельное знакомство с ними не даёт оснований для оптимизма относительно траты сил на это направление. Окраины, подобные дальневосточной, только тогда сильны, когда они связаны с могучим центром, вооружённым знаниями, капиталами и энергией населения. Но такого центра, говорил Шингарёв, у нас нет[1434]. Чтобы осваивать и защищать Дальний Восток, мы должны быть сильны прежде всего на западе — вот где обязан находиться центр тяжести всей нашей политики. Восток защищается нами на Западе, уверял оратор[1435]. Исходя из этого расходы, выделенные на Амурскую железную дорогу, никак нельзя признать эффективными.

С ещё большим энтузиазмом эти идеи развивал депутат Н.Н. Львов. Его тревожила опасность, нависшая над нашим государством: Дальний Восток приобрёл явно несоразмерное значение; на далёкой периферии создаётся какой-то центр, куда вопреки здравому смыслу стягиваются экономические и военные ресурсы. В результате государственный корабль искусственно накренён в одну сторону и здесь — коренное зло всей нашей политики[1436]. Львов недоумевал: долгое время эта окраина оставалась пустынной и безлюдной, её использовали лишь как место для ссылки. Теперь же туда отвлекаются значительные силы, и мы настойчиво пытаемся создать там «нечто шаткое, само по себе нечто хрупкое, нечто такое, что держалось бы на одной военной силе, но не было поддержано трудом, хозяйственным развитием»[1437]. Львов высказал также претензии к конкретным ведомствам, разрабатывавшим проект строительства дороги. В частности, досталось Министерству финансов, невнятно обосновавшему источники финансирования столь масштабного проекта (350 млн рублей). Вопрос о том, каким образом он будет оплачиваться, звучал и во многих других выступлениях[1438]. Либеральный рецепт оказался незатейливым: развивать энергию, учреждать самоуправление, отменить чрезвычайно положение. Когда вы получите сильное и богатое население, тогда и занимайтесь дорогами подобной Амурской[1439]. Разумеется, изрядная порция критики адресовалась Министерству путей сообщения. По убеждению депутатов, это убитое ведомство, лишённое всякой инициативы и всякой самостоятельности, не способно ни к чему созидательному[1440]. Оно даже не располагает необходимыми сведениями о том строительстве, которое намеревается предпринять[1441]. Да и вообще, лучше использовать естественные речные пути, чем нести расходы по дорогостоящим железнодорожным проектам[1442].

Критический запал на пленарных заседаниях преобладал. Голоса тех, кто поддерживал проект, были в явном меньшинстве, и их аргументы (например: отказ от строительства линии равносилен потере Дальнего Востока[1443]; почему сложные климатические условия так пугают нашу оппозицию, а не европейских колонизаторов, активно осваивавших и Азию, и Африку?[1444]) популярностью не пользовались. Правительственная пресса, комментируя думские прения, обратила внимание на одну любопытную деталь. Как известно, оппозиция всегда выступала противницей усиления центра и исконной защитницей окраин и национальных меньшинств, однако теперь наблюдается обратная картина: она вдруг не на шутку озаботилась нуждами центра. Видимо, подчёркнутое неприятие строительства Амурской дороги вынудило их наступить на горло собственной песне[1445]. Какой же кадет желает того, что нужно стране, что усиливает её, а не обессиливает!?[1446] Либералов-западников терзали сомнения: если кто-то и может «заселить этот ужасный край, то разве уж