начале XX столетия и принадлежал министру земледелия и государственных имуществ А.С. Ермолову. Разразившийся в ту пору экономический кризис способствовал осмыслению экономических путей, связанных не только с насаждением крупной индустрии. Кустарные сети стали характеризоваться как исходный пункт формирования промышленности, производящей товары народного потребления[1344]. Впервые данная мысль прозвучала на съезде кустарей, состоявшемся в 1902 году[1345]. Как там было заявлено, покровительство этой области народного труда наметило бы новую траекторию нашего развития. Местные промыслы могли служить естественным ферментом, фундаментом, на котором постепенно выросла бы и создалась фабричная мануфактура. Так происходило в ведущих европейских странах, где на кустарных дрожжах сформировались знаменитые индустриальные центры Бирмингем, Шеллфильд, Лион, Золиген и др.[1346] В итоге МЗиГИ выступило с концепцией «органического выращивания» промышленности на базе кустарной, что несло немало преимуществ: в первую очередь отпала надобность в таком убыточном экономическом средстве, как таможенная охрана[1347]. Витте усмотрел во всём этом выпад против курса на форсированную индустриализацию сверху. Как указывало Министерство финансов, опыт убедительно показывает, что лучшей школой для кустаря всегда была и остаётся фабрика: только «вокруг мануфактур и заводов вырастают целые районы соответствующих отраслей кустарной промышленности»[1348]. Минфин отказывал в запрашиваемых кредитах «плохо оборудованным, дёшево администрируемым маленьким фабричкам, устраиваемым за счёт казны»[1349], и вообще рекомендовал прекратить борьбу с крупным капиталистическим производством, поскольку это превращается, в сущности, «в борьбу с благополучием самого кустарного дела»[1350].

Однако Ермолов и не думал уступать, тем более что споры с Витте уже давно носили для него принципиальный характер. В противостоянии с ним МЗиГИ опиралось на министра внутренних дел И.Л. Горемыкина, и Ермолов постепенно оказывается в орбите его воззрений. Если в 1893 году он голосовал за закон «О некоторых мерах к предупреждению отчуждения крестьянских наделов», то впоследствии превратился в горячего сторонника частноземельного устройства села. В предисловии его труда «Наш земельный вопрос» читаем: «Никаких новых путей мы не проложим, никаким новым словом мира не удивим — удивляем мы только нашим настоящим сумбуром, — должно примириться с той мыслью, что нам надо идти вперёд обычным путём, давно уже нашими западно-европейскими соседями пройденным…»[1351] Кстати, в фонде горемыкинского Особого совещания о мерах к укреплению крестьянского землевладения (1905) содержатся материалы о кустарной промышленности. В частности, обширный доклад члена совета МЗиГИ, председателя кустарного комитета князя Ф.С. Голицына с ключевой мыслью: «Нигде фабрика не приносит столько вреда, как в России, стране земледельческой»[1352]. В годы столыпинской реформы Ермолов, назначенный в Госсовет, тесно сотрудничает с А.В. Кривошеиным. Встав во главе ГУЗЗа, тот с энтузиазмом воспринял идею промышленности, опирающейся на сельское хозяйство, кустарные промыслы, а не насаждаемую сверху[1353]. Кривошеин принимает эстафету проведения съездов кустарей. Интересно, что их организатором также становится кривошеинский родственник по линии жены Сергей Морозов (родной брат погибшего Саввы Морозова).

С трибуны этих форумов звучит: экономическая доктрина о неизбежности поглощения мелкого производства крупным неверна, за некоторыми исключениями. Деревообрабатывающая, прядильно-ткацкая отрасль, создание земельных орудий и техники — вот те сферы приложения народного труда, в которых промыслы постепенно трансформируются в серьёзное производство[1354]. У него неоспоримое преимущество: лучшее знакомство со вкусами и нуждами местного потребителя. С целью более широкого доступа кустарей к кредиту поддерживаются инициативы по созданию Московского губернского кустарного банка, по расширению действующей аналогичной структуры в Перми[1355]. Кривошеин всячески подчёркивает: выросшая из кустарных промыслов промышленность — национальна[1356]. В первую очередь это выгодно характеризовало Московский промышленный регион, исторически выросший на ресурсах внутреннего рынка с большой долей производства товаров народного потребления. И ныне, по замыслам устроителей съездов, следовало идти таким естественным путём: в ход запущен термин «наша промышленная деревня»[1357]. В качестве почётного гостя на съездах присутствовал Ермолов, чьи заслуги в выработке такой политики признаны неоценимыми[1358]. На повестку дня вставала дилемма: «механическое насаждение или «органическое развитие», что отражало разные пути промышленного развития[1359]. Развернувшаяся накануне Первой мировой войны дискуссия во многом предваряла те политические баталии 1920-х годов, когда уже в советских верхах будут «ломаться копья» вокруг приоритетов НЭПа.

Модернизация сельского хозяйства зависела не только от крестьянского переустройства, кооперативных импульсов, но и от реализации инфраструктурных программ, что требовало серьёзных капиталовложений. Бюджет сельскохозяйственного ведомства за 1908–1914 годы увеличился с 37 до 146 млн рублей[1360]. По сравнению с недавним прошлым это были беспрецедентные суммы, даже в Госдуме отмечали, что ассигнования по отдельным статьям приближались к европейским показателям[1361]. Конечно, для отечественной сельской отрасли даже такие расходы оставались недостаточными, чего, кстати, никто не отрицал. Выход виделся не только в мобилизации бюджетных источников, но и в привлечении иностранного капитала, чтобы с его помощью покрывать значимую часть потребностей. Например, оросительные работы в Туркестане и в Закавказье, о чём ГУЗЗ проявляло повышенные заботы; от этого зависело снабжение сырьём текстильной отрасли. В качестве инвесторов Кривошеин усиленно лоббировал московских купеческих тузов, что в глазах Минфина не выглядело оптимальным. Последние не могли быстро аккумулировать нужные суммы, а главное, не обладали соответствующим опытом. Поэтому для организации этого дела рекомендовали американского предпринимателя Дж. Гаммонда, с успехом орошавшего пустыни США и Мексики; его имя было известно в международном аграрном бизнесе, финансовых сферах. Правительство предложило ему провести исследования среднеазиатских территорий, что тот согласился сделать за собственный счёт. В случае же благоприятных итогов просил предоставить ему земли для разработки, причём в равных долях с теми, кто не затратил на экспедиции деньги и труд[1362].

Однако это не произвело на Кривошеина ровно никакого впечатления. Несмотря на рекомендацию Минфина, он обратился в МИД с просьбой запросить у нашего посольства информацию о фирме Гаммонда[1363], одновременно начав интригу против выгодного, казалось бы, предложения. Главным козырем стала борьба с зарубежным засильем в экономике. Кривошеин развил мысль: участие иностранцев в оросительных предприятиях связано с долгосрочной арендой или правом собственности, к чему следует относиться осторожно. Нужно видеть разницу между иностранными подданными и АО, с одной стороны, и русскими товариществами, куда входят иностранцы, — с другой. Для первых любое участие в оросительных делах «должно быть вовсе запрещено», а вот вторых можно допускать. Несложно догадаться, что под последними подразумевались московские купеческие фирмы[1364]. В письме в Министерство юстиции начальник ГУЗЗа резюмировал: «Участие иностранных капиталов более целесообразно было бы допустить в других, менее благоприятных и привлекательных для частных предпринимателей местностях»[1365]. Наблюдая за всем