Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первый раз очень переживала: почему-то взбрело в голову, что Айю пропал. Приду – а его нет. Что буду делать? Но он бродил по кромке воды, будто меня поджидая, и, как мне показалось, очень обрадовался. Доложила ему последние новости: я, говорю, теперь царская наложница. И покрутилась перед ним в новых одежках:
- Нравится тебе? Смотри, у меня и волосы теперь другого цвета!
Айю сказал, ему все равно, как я выгляжу.
Мне стало ужасно обидно, но я так по нему соскучилась, что не хотела ссориться и потому постаралась не показать, как расстроена. Я о нем целыми днями только и думала, даже в темнице, а ему, видите ли, все равно. Видать, как я ни пыталась, а по лицу было заметно, что я скуксилась; Айю примирительно тронул меня за рукав.
- Мне все равно, но не так, как ты думаешь, – сказал он и запнулся. - Просто… по-моему, ты всегда красивая.
Я повеселела.
Мы стали часто видеться. Что ни ночь, я – прыг в окно. Айю встречал меня на берегу: иногда мы сидели на валуне, болтая ногами и глядя на воду, иногда бродили по бережку, порой ловили и запекали рыбку. Я рассказывала, как мне нынче во дворце живется. А жилось – ну, как сказать... Не плохо, но и не больно-то радостно.
Раньше весело было и как-то по человечески, это ж рехнешься всем семи императорам каждый раз почести воздавать. А теперь все вернулось в колею, и развели канитель. Ныне каждый раз, когда Камичиро выходит, прислуга давай вопить на всю округу: «Император идет! Император идет!» - и все, кто попался на пути, ниц падают. Хорошо, когда погода сухая или под крышей находишься, а если снаружи и дождь? Так и ходи грязный и мокрый.
Я Камичиро часто сопровождала. По утрам он обычно занимался государственными делами, а я была предоставлена сама себе. Зато потом – стучит придворная щебетунья: его величество тебя требует. И немедля лети на крыльях ветра. Чаще всего звал гулять: сам впереди шествует, я в двух шагах позади семеню – ни ближе, ни дальше, так положено.
И молчит. Походим так час-другой – и отпускает. Ни здравствуйте, ни до свидания.
Или может к себе в покои позвать. Что-то пишет или читает, а я просто сижу. И тоже – хоть полдня так может. Не смотрит на меня, ничего не говорит. Побуду – и иду восвояси.
- Держит меня при себе, – как-то раз поделилась я с Айю, - а к чему, не пойму.
Айю сказал:
- Может, ты ему нравишься?
Я как раз рыбу ела и косточкой поперхнулась: долго кашляла – слезы пошли, пока Айю меня по спинке похлопывал.
- Да ты что, - говорю, - он даже в сторону мою не смотрит.
Однажды я все же собралась с духом и решилась спросить у его величества, к чему это все.
- Пожалуйста, – ответил он.
- Чего пожалуйста? – не поняла я.
- Ты, видимо, хотела сказать «спасибо» за то, что я нашел способ спасти тебе жизнь. Просто ты плохо знаешь чужедольний и у тебя почему-то вырвались другие слова.
Ага, подумала я, прям до смерти благодарна, что ты мне, ни в чем не повинной, голову не отрубил. Огромная вам признательность в меду и малине.
Но вместо того, конечно, давай лепетать, что спасибо вам, ваше величество, за ваши безграничные милости. Только я в толк не возьму, зачем при себе поселили, когда для наложниц отдельный дворец имеется.
- Ну, ты ж сказала, что любишь меня, – ответил, не поднимая глаз от книжки. – Тебе разве не в радость находиться рядом с любимым человеком?
Я-то уже разогналась и едва не ляпнула, что мог бы и домой отпустить подобру-поздорову, раз такой милосердный, но вовремя прикусила язык, а после этих слов поняла, что нечего об этом и заикаться. Сказала ведь, что люблю? Сказала, а слово не воробей. Мне тогда, конечно, не до раздумий было, а теперь я угодила в собственную ловушку. Не идти же на попятный: прощенья просим, ваше величество, соврала, а можно я теперь домой поеду?
Я ни разу не упоминала при Айю про шлем; не сказала ему про признание в любви, да и про этот разговор с императором тоже. Не потому, что он бы не понял – он, такой умненький и славный, считал себя хуже всех. Но в запретной роще, которая была так близко от Небесного города и вместе с тем так бесконечно от него далеко, у поблескивающего под ночным небом озера, я будто была другим человеком – вернее сказать, становилась самой собой. Это в Золотом дворце я была притворщицей и врушкой. А здесь все, что там было так важно, таяло, словно дым на ветру. Рядом с Айю я не была ни дамозелькой, ни какой-то там куртизанкой, ни императорской невестой. Я снова становилась собой, Малинкой, и отдыхала душой.
Но делиться с Айю было легко. Ему я могла признаться, что боюсь императора.
- Боишься? – переспросил Айю. – Почему?
Я фыркнула.
- А ты б не боялся? Хотя тебе чего, он же только девок жрет.
- А-а-а, - немного погодя, сказал Айю, будто что-то припомнив. – Ты об этом.
- Ну пропали же девки-то?
- Да, – согласился он. – Пропали.
- Ну вот. И я, того гляди, пропаду.
И ведь не то чтоб император плохо со мной обходился. Не грубил, не орал никогда. Но теперь, когда я знала, кто он, каждый раз, когда он начинал гневаться, у меня поджилки тряслись. А ну как