другое дело. Мало того, что надо ухитриться пропилить чуть не через весь Небесный город незамеченной, так ещё как-то выбраться из дворца. У меня несколько ночей ушло на то, чтоб понять, когда и где ходит стража, в какое время сменяется, и рассчитать так, чтобы их миновать. Когда в первый раз решилась, сердце от страха чуть не лопнуло. Кралась перебежками, прячась за кустами, пока стражники мимо топали, все казалось – вот сейчас заметят, поймают! Но ничего, обошлось, добралась благополучно. А со временем навострилась, и вовсе стало дело плевое – похлопотнее, конечно, чем прежде, но ничего.

   В первый раз очень переживала: почему-то взбрело в голову, что Айю пропал. Приду – а его нет. Что буду делать? Но он бродил по кромке воды, будто меня поджидая, и, как мне показалось, очень обрадовался. Доложила ему последние новости: я, говорю, теперь царская наложница. И покрутилась перед ним в новых одежках:

   - Нравится тебе? Смотри, у меня и волосы теперь другого цвета!

   Айю сказал, ему все равно, как я выгляжу.

   Мне стало ужасно обидно, но я так по нему соскучилась, что не хотела ссориться и потому постаралась не показать, как расстроена. Я о нем целыми днями только и думала, даже в темнице, а ему, видите ли, все равно. Видать, как я ни пыталась, а по лицу было заметно, что я скуксилась; Айю примирительно тронул меня за рукав.

   - Мне все равно, но не так, как ты думаешь, – сказал он и запнулся. - Просто… по-моему, ты всегда красивая.

   Я повеселела.

   Мы стали часто видеться. Что ни ночь, я – прыг в окно. Айю встречал меня на берегу: иногда мы сидели на валуне, болтая ногами и глядя на воду, иногда бродили по бережку, порой ловили и запекали рыбку. Я рассказывала, как мне нынче во дворце живется. А жилось – ну, как сказать... Не плохо, но и не больно-то радостно.

   Раньше весело было и как-то по человечески, это ж рехнешься всем семи императорам каждый раз почести воздавать. А теперь все вернулось в колею, и развели канитель. Ныне каждый раз, когда Камичиро выходит, прислуга давай вопить на всю округу: «Император идет! Император идет!» - и все, кто попался на пути, ниц падают. Хорошо, когда погода сухая или под крышей находишься, а если снаружи и дождь? Так и ходи грязный и мокрый.

   Я Камичиро часто сопровождала. По утрам он обычно занимался государственными делами, а я была предоставлена сама себе. Зато потом – стучит придворная щебетунья: его величество тебя требует. И немедля лети на крыльях ветра. Чаще всего звал гулять: сам впереди шествует, я в двух шагах позади семеню – ни ближе, ни дальше, так положено.

   И молчит. Походим так час-другой – и отпускает. Ни здравствуйте, ни до свидания.

   Или может к себе в покои позвать. Что-то пишет или читает, а я просто сижу. И тоже – хоть полдня так может. Не смотрит на меня, ничего не говорит. Побуду – и иду восвояси.

   - Держит меня при себе, – как-то раз поделилась я с Айю, - а к чему, не пойму.

   Айю сказал:

   - Может, ты ему нравишься?

   Я как раз рыбу ела и косточкой поперхнулась: долго кашляла – слезы пошли, пока Айю меня по спинке похлопывал.

   - Да ты что, - говорю, - он даже в сторону мою не смотрит.

   Однажды я все же собралась с духом и решилась спросить у его величества, к чему это все.

   - Пожалуйста, – ответил он.

   - Чего пожалуйста? – не поняла я.

   - Ты, видимо, хотела сказать «спасибо» за то, что я нашел способ спасти тебе жизнь. Просто ты плохо знаешь чужедольний и у тебя почему-то вырвались другие слова.

   Ага, подумала я, прям до смерти благодарна, что ты мне, ни в чем не повинной, голову не отрубил. Огромная вам признательность в меду и малине.

   Но вместо того, конечно, давай лепетать, что спасибо вам, ваше величество, за ваши безграничные милости. Только я в толк не возьму, зачем при себе поселили, когда для наложниц отдельный дворец имеется.

   - Ну, ты ж сказала, что любишь меня, – ответил, не поднимая глаз от книжки. – Тебе разве не в радость находиться рядом с любимым человеком?

   Я-то уже разогналась и едва не ляпнула, что мог бы и домой отпустить подобру-поздорову, раз такой милосердный, но вовремя прикусила язык, а после этих слов поняла, что нечего об этом и заикаться. Сказала ведь, что люблю? Сказала, а слово не воробей. Мне тогда, конечно, не до раздумий было, а теперь я угодила в собственную ловушку. Не идти же на попятный: прощенья просим, ваше величество, соврала, а можно я теперь домой поеду?

   Я ни разу не упоминала при Айю про шлем; не сказала ему про признание в любви, да и про этот разговор с императором тоже. Не потому, что он бы не понял – он, такой умненький и славный, считал себя хуже всех. Но в запретной роще, которая была так близко от Небесного города и вместе с тем так бесконечно от него далеко, у поблескивающего под ночным небом озера, я будто была другим человеком – вернее сказать, становилась самой собой. Это в Золотом дворце я была притворщицей и врушкой. А здесь все, что там было так важно, таяло, словно дым на ветру. Рядом с Айю я не была ни дамозелькой, ни какой-то там куртизанкой, ни императорской невестой. Я снова становилась собой, Малинкой, и отдыхала душой.

   Но делиться с Айю было легко. Ему я могла признаться, что боюсь императора.

   - Боишься? – переспросил Айю. – Почему?

   Я фыркнула.

   - А ты б не боялся? Хотя тебе чего, он же только девок жрет.

   - А-а-а, - немного погодя, сказал Айю, будто что-то припомнив. – Ты об этом.

   - Ну пропали же девки-то?

   - Да, – согласился он. – Пропали.

   - Ну вот. И я, того гляди, пропаду.

   И ведь не то чтоб император плохо со мной обходился. Не грубил, не орал никогда. Но теперь, когда я знала, кто он, каждый раз, когда он начинал гневаться, у меня поджилки тряслись. А ну как