Между тем в президентской избирательной кампании, которая поглотила все внимание нации, Вьетнам вовсе не был темой первостепенной важности — основная риторика была сосредоточена на обещании Джонсона создать «Великое общество». «Кеннеди требовал жертв; Джонсон пообещал счастье, — написал в 1965 г. Теодор Уайт, хроникер президентских кампаний. — Казалось, даже раздираемый конфликтами земной шар временно затих, чтобы весной и летом Джонсон мог отодвинуть международные дела на задний план. Вьетнам был единственным кризисом, который ухудшался с каждой неделей, но президент сумел временно вывести его из политического дискурса»[350].

Тем временем Белый дом решил, что Сайгону требуется свежая кровь, и заменил посла и командующего КОВПВ. У Лоджа кончились идеи, что делать дальше, и он почти не общался с Харкинсом. В качестве его возможных преемников назывались имена Роберта Кеннеди, Макджорджа Банди и Роберта Макнамары, но окончательный выбор пал на Макса Тейлора, самое доверенное лицо президента в военных кругах. В июле Тейлор отбыл в Сайгон — не столько с дипломатическим мандатом, сколько для того, чтобы отладить местную военную машину и повысить ее эффективность. Трудно сказать, какие еще мотивы могли подтолкнуть 62-летнего генерала согласиться на такое назначение, если только не слепая одержимость властью и славой. Роль проконсула в такое время в таком месте была верным способом разрушить любую репутацию. Согласившись возглавить посольство в Сайгоне, Тейлор только подтвердил скептическое мнение своих сослуживцев времен Второй мировой войны, которые считали, что тщеславие генерала и его склонность к закулисному политиканству намного превосходили его военные таланты и интеллект. Новым председателем Объединенного комитета начальников штабов взамен Тейлора стал генерал Эрл Уилер, военный бюрократ с очень небольшим боевым опытом. Его место начальника штаба армии занял генерал Гарольд Джонсон. С Тейлором в Сайгоне у Уилера было мало шансов стать доминирующим голосом в стратегическом планировании по Вьетнаму; к тому же новый председатель вскоре показал, что он слаб характером.

20 июня 1964 г. в Сайгон прибыл новый глава КОВПВ — генерал Уильям Уэстморленд. Вот его описание того, что он обнаружил на месте: «Я унаследовал политический хаос… У меня впечатление, что я пытаюсь толкать вперед кучу спагетти»[351]. Харкинсу дали возможность уйти в отставку с честью, хотя было очевидно, что он совершил массу вопиющих ошибок. Его преемник был младше Тейлора по званию, хотя и непосредственно подчинялся главнокомандующему силами США в Тихоокеанском регионе. По слухам, начальники штабов сомневались в том, что Уэстморленду хватит ума, опыта и твердости, чтобы успешно справиться с этой ролью, поэтому они выступали за назначение Гарольда Джонсона, Крейтона Абрамса или Брюса Палмера[352]. Но Тейлор обвел всех вокруг пальца, сообщив президенту и министру обороны, что комитет начальников штабов выбрал «Уэсти».

Впоследствии Уэстморленда нередко высмеивали как «самого высокопоставленного полкового командира в армии США», и действительно, во Вьетнаме он не показал себя великим военачальником, способным переломить ход истории. Один из его штабных офицеров, морской пехотинец, так описал генерала в письме домой: «Он видит полную картину, быстро схватывает, где проблемные места, но слишком уж дает волю своему воображению. Некоторые из его идей просто безумны»[353]. Тем не менее представляется маловероятным, чтобы Шерман, Паттон или даже Риджуэй сумели бы добиться гораздо лучших результатов. Как саркастически замечают сами военные, главное в их деле — уметь убивать людей. Несправедливо требовать от них решения сложных политических и социальных проблем: для этого у них нет ни ресурсов, ни условий, ни опыта, ни — у большинства — даже ума.

Позже Уэстморленд сказал: «У меня в ушах, как и у всех офицеров того времени, звучали эмоциональные и волнующие слова из инаугурационной речи Кеннеди: „Мы… вынесем любое бремя, пройдем через любое испытание, поддержим любого друга, воспрепятствуем любому врагу, утверждая жизнь и достижения свободы…“ Мы с готовностью отправились во Вьетнам, чтобы сражаться за эти идеалы»[354]. Если для циничных читателей XXI в. подобные слова кажутся избитой банальностью, то генерал Уэстморленд в середине 1964 г. искренне верил в свою миссию и, как и почти все профессиональные военные, был в избытке проникнут духом «Будет сделано!».

Но у такого энтузиазма имелась и обратная сторона: при Уэстморленде, как и при Харкинсе, реалистичный взгляд был под запретом. Старый индокитайский «кадр» Говард Симпсон, который в то время снова получил назначение в посольство США в Южном Вьетнаме, по пути в Сайгон посетил стратегический саммит в Гонолулу, где присутствовали Макнамара, Раск, Тейлор, Уэстморленд и глава ЦРУ Джон Маккоун. Симпсон с тревогой отметил, что никто из присутствовавших не имел реальных знаний о Вьетнаме. Слушая дальнейшую дискуссию, он окончательно пал духом: «Для меня стало очевидно, что никто не собирается учиться на уроках недавнего прошлого. Французы проиграли. Мы победим… Я вполне мог закрыть глаза и представить, что сижу на совещании французского командования в 1953 г.»[355].

Симпсон не осмелился открыто высказать свое мнение и продолжал недоверчиво выслушивать планы и проекты, у которых не было ни малейшего шанса быть претворенными в жизнь. Он знал, что сайгонские чиновники и генералы прибегнут к привычной тактике: со всем соглашаться, не собираясь ничего делать. «Вьетнамцы были маленькими людьми, которые по большому счету оказались посторонними в борьбе за собственную страну». В этом замечании крылась глубокая и очень важная истина. Американцы, которые так гордились своим антиколониальным прошлым и ментальностью, собирались вести войну точно так же, как это делали колониальные империи на протяжении веков. Фрэнк Скоттон охарактеризовал типичное отношение американцев любого ранга к вьетнамцам как «равнодушное пренебрежение. Они шутили, что все вьетнамские технологии сводятся к тому, чтобы взять что-то двумя палками или тащить две вещи на одной палке… Мы были союзниками, которые почти не понимали друг друга»[356].

У Южного Вьетнама вполне хватало военной силы, чтобы регулярно наносить тактические поражения коммунистам. Однако мыслящие американцы, включая Скоттона, Симпсона, Ванна и Рэмзи, понимали, как мало значат эти успехи на поле боя. Пожалуй, самая горькая ирония этой войны, особенно для ее жертв, заключалась в том, что собственно боевые действия были наименее важной ее частью, по сравнению с социальным, культурным и политическим противостоянием между Ханоем и Сайгоном. Делегировав центральную роль в Сайгоне генералу Тейлору, администрация США, по сути, поручила электрику устранить опасную утечку газа, хотя сам Тейлор использовал другую метафору: «Я был как тот голландец, у которого протекает дамба, а он пытается заткнуть ее пальцем»[357]. Когда Уэстморленд возглавил КОВПВ, Уильям Депью написал в письме домой: «Победить мы не сможем, но, возможно, нам удастся не проиграть»[358].